Александр Дугин о "кризисе золотого тельца"
15 Ноября 2008

• Версия для печати

В основе современного мирового финансового кризиса лежит не технический сбой в макроэкономическом регулировании, а фундаментальное противоречие, заложенное в глобальной финансовой системе.В России и мире сейчас идет осмысление причин глобального экономического кризиса и путей выхода из него. США, вину на которые за кризис возлагает российская власть, считает, что главное - это продолжать жесткую прежнюю финансовую политику, не отступая от основ капитализма. Наряду с этой позицией неоконов (американских неоконсерваторов) существует точка зрения левых на кризис как порождение эксплуатации человека труда и перепроизводства финансового капитала, не обеспеченного товарной массой. А также экзотическая точка зрения философа-националиста Александра Дугина. Ее-то мы сейчас и представляем.

Основы «новой экономики»

Эта система характеризуется достижением критического зазора между финансовой массой (включая различные формы ценных бумаг, фьючерсов, деривативов и т.д.) и базовыми принципами классической рыночной экономики (баланс между спросом и предложением, или рыночный фундаментал).

Современная экономика («новая экономика») основана на аксиоме «бесконечного макроэкономического роста». В ходе этого роста совокупный объем капитализации предприятий и система ценных бумаг, опционов и деривативов достигли такого уровня, когда реальное товарное покрытие экономики превратилось в бесконечно малую величину.

Гигантский финансовый пузырь полностью заслонил собой реальный сектор. Отдельные сегменты этого реального сектора, до 2001 года — сферы высоких технологий, после 2001-го — цены на недвижимость и энергоносители, а в 2007 году — на продовольствие, стали точками смычки с финансовой системой, и вследствие этого цены в этих областях оторвались от рыночного фундаментала (были многократно завышены).

Логика «бесконечного роста» доказывалась либеральными экономистами-монетаристами на основе математических конструкций (двое авторов — Р. Мертон и М. Шоулз — получили Нобелевскую премию за то, что доказали «научно»: происходящее на рынках сегодня случиться теоретически не может). На практике эта диспропорция между финансовой «новой экономикой» и реальной экономикой имеет конкретные лимиты.

Ипотечный кризис сентября 2008 года в США и разорение крупнейших финансовых институтов стал прямым опровержением тех экономическо-статистических моделей, которые предрекали глобальной либеральной экономике перспективу «бесконечного ускоренного развития».

Мировоззренческая парадигма «новой экономики»

С философской и идеологической точки зрения «новая экономика» основывается на вере в автономность финансового сектора. Это своего рода онтология (почти религиозная) самодостаточности капитала. Начиная с развития банковского процента в Европе Возрождения и Нового времени, финансовый фактор неуклонно рос, постепенно превращаясь из подсобного экономического средства в классической модели «товар—деньги—товар» в самостоятельную и доминирующую реальность, в альфу и омегу всей хозяйственной деятельности, а затем и в средостение социально-политической и культурной жизни.

Если с технической точки зрения экономисты, критикующие «новую экономику», склонны видеть в ней «заговор» или «грандиозный обман» мирового уровня, то в социологическом аспекте это можно определить как форму своего рода новой религии, религии золотого тельца.

Смысл этой монетаристской религии покоится на вере в незыблемость и эффективность финансовых институтов, а подтверждается эта вера практической возможностью убедиться в ее адекватности в любой момент. Каждый может купить акции растущих компаний или иные ценные бумаги, включая изощренные системы деривативов, и через некоторое время продать их по более высокой цене. Деньги в финансовой экономике делали новые деньги почти волшебным способом. Товар, спрос, предложение, труд — все эти атрибуты старой экономики были вынесены за скобки.

Рыночная вера и жрецы макроэкономики и глобализма предлагали всем «попробовать самим». И миллионы игроков на бирже убеждались — it works! Так осуществлялось эмпирическое подтверждение эффективности и действенности рыночной религии.

Параллельно с этими процессами в западном обществе второй половины

ХХ века рос объем виртуализации информационной, социальной, экономической и культурной сферы. Компьютеризация и развитие Интернета способствовали перемещению внимания гигантских сегментов человечества в виртуальное пространство. Подключение к Сети уже одним своим фактом дает человеку все — чувство престижа, информированность, способность к широкому «демократическому» обсуждению любых тем на форумах и блогах (без какой бы то ни было социальной иерархии), возможность широких и полезных знакомств, а в последнее время напрямую работу и деньги.

«Новая экономика», таким образом, не изолированный феномен, но одно из измерений перехода от реального социума к социуму виртуальному.

Виртуальное не значит ирреальное, фиктивное. Виртуальное пространство — это искусственно сконструированное пространство с минимальным количеством помех для циркуляции информации. Поэтому в нем есть все, что есть в реальности, только в схематичном виде (в форме симулякра).

Смысл информационного или постиндустриального общества (что приблизительно означает одно и то же) в том, что человек и человечество постепенно полностью перемещаются в область виртуальности. Фильм «Матрица» дает фантастический, но реалистичный образ того, к чему должны были привести эти процессы.

В рамках такого общего процесса движения к постиндустриальной модели «новая экономика» являлась материальной основой этой глобальной религии.

Виртуализация общества заведомо должна быть глобальной, чтобы за пределом сетевого пространства, в конечном счете, никого не осталось, так как в противном случае виртуальные процессы давали бы сбой на периферии. Отсюда необходимость глобализации и планетарного размаха, составляющих важнейшее условие виртуализации и постиндустриального общества.

Осенью 2008 года религия золотого тельца получила серьезнейший удар.

Глубочайший кризис «новой экономики» налицо. Но он свидетельствует о еще более глубоких процессах — о философском и мировоззренческом кризисе постиндустриального общества, о сбое в глобальном культе золотого тельца.

{...}

Нынешний кризис: последний или предпоследний?

Фундаментальная философская причина кризиса в том, что настоящего «дериватива человека» пока не получено, и человек остается все тем же самым, препятствуя своей трансформации в идеальный абстрактный нормативный тип. И хотя космополитическая масса глобалистов демонстрирует многие свойства постчеловека, реальных киборгов и клонов пока нет. Отсутствие своевременного изготовления критического количества «человеческих деривативов» глобалистского толка является, безусловно, основной причиной сбоя глобальной экономики.

Нынешний кризис является либо финальным кризисом мировой капиталистической системы (концом либерализма и новой экономики), либо фундаментальным сбоем, за которым последует коррекция и ускоренное производство «человеческих деривативов», новая и более жесткая волна виртуализации и глобализации (возможно, с помощью новых средств и методик, ранее не использовавшихся капиталистической системой).

Если этот кризис является последним и либерализм стал жертвой конечного неуспеха при переходе к «новому человеку» (как до этого ничего не вышло у нацистов и коммунистов), то мы будем свидетелями глобального коллапса, возврата к предшествующим экономическим и социальным формациям в разных частях мира, вплоть до глубокой архаизации. В этом случае остатки капитализма могут причудливо соседствовать с социалистическими, монархическими, националистическими, теократическими и иными системами, а также с возвратом к натуральному обмену и чересполосице глубокого варварства.

Если кризис будет преодолен, не выходя за рамки либеральной теории и практики, то и в этом случае мир ждут глобальные изменения, так как ликвидировать последствия кризиса обычным способом будет невозможно, а значит, следует ожидать либо серии масштабных вооруженных конфликтов, либо иных катастроф, которые отвлекли бы внимание человечества от открывшейся бездны.

На следующем этапе — например, после серии смертоносных региональных конфликтов, социальных взрывов и региональных кризисов — глобализм выступил бы как единственная модель спасения и примирения, а его догматы (включая религию золотого тельца) стали бы внедряться более жесткими способами. После этого процесс виртуализации пойдет в ускоренном ритме, и «дериватив человека» (киборги и клоны) будет внедрен тотально и тоталитарно.

В любом случае глобалистам придется изменить тактику и обратиться к арсеналам более жестких режимов и к более прямым и недемократическим методам. Продолжением такого развития событий может стать сценарий фантастического романа или фильма про борьбу людей с роботами (неизвестно, с плохим или хорошим исходом).

С чем мы имеем дело, с предпоследним или с последним кризисом, мы поймем в самое ближайшее время.

Россия и вера в золотого тельца

«Религия золотого тельца» стала неофициальной, но единственной религией политических элит России после краха коммунизма. Развитие, модернизация, глобализация, рынок, либеральные ценности, права человека — все это было принято в качестве неоспоримого императива российского общества. Политические и экономические элиты России интегрировались в западный мир, перенимали его ценности, технологии, методики и принципы. Поэтому нынешний кризис является абсолютным для правящей российской элиты.

В истории посткоммунистической России есть два периода, когда религия золотого тельца практиковалась в разных формах.

В 1990-е, до Путина, это было официальной и открытой программой правящей элиты. Реформаторы, олигархи и демократы эпохи Ельцина считали главной задачей интеграцию в глобальное сообщество под эгидой Запада и США. Их целью было включение России в новую экономику. Этой цели приносились любые жертвы, в том числе и государственный суверенитет РФ.

После прихода президента Путина была проведена серьезная коррекция «либеральной веры». Путин запустил проект постепенной интеграции в «новую экономику» с сохранением контроля над политическим пространством РФ со стороны национальной администрации. Путин не выдвинул никакой альтернативной идеологии, не оспорил и не опроверг глобализм, рыночную экономику и либерализм, напротив, он открыто присягнул всему этому, назвав себя наемным менеджером и поступив как таковой на выборах 2008 года. Но он решительно отказался уступить контроль над администрированием России внешнему центру. Он признал легитимность «мирового правительства» только при условии вхождения в его состав России с сохранением национального суверенитета.

Оспаривалась не вера в золотого тельца, не глобалистская «церковь», но лишь объем и распределение полномочий в управлении теми или иными ее «епархиями», статус «епископов» и т.д.

Поэтому все противоречия с Западом и США при Путине носили условный характер. Так конкурируют между собой партнеры по общему проекту и силовые ведомства одной и той же страны. В ценностном смысле Путин всегда признавал, что Россия — «европейская страна и часть западной цивилизации» и настаивал на ее демократизации, либерализации, модернизации и вхождении в институты мировой экономики (в частности, в ВТО). При Путине был взят курс на соединение тенденции глобализации, либерализма и монетаризма с конкурентной борьбой за административный контроль над территорией РФ. Это и была формула Путина — «либерализм + патриотизм» или «национал-глобализм».

В такой ситуации нас застал нынешний кризис, так как курс президента Медведева в основных чертах (с некоторыми нюансами) повторяет логику путинского выбора приоритетов и целей.

Последствия кризиса для России

Российская экономика интегрирована в финансовые институты в меньшей степени, чем страны Запада и даже чем некоторые развивающиеся страны Азии. Даже в Индии или Сингапуре число держателей акций и игроков на фондовом рынке намного превышает процент россиян, напрямую связанных с этим сегментом экономики. Это замечание могло бы вызвать надежды и внушить оптимизм, но это, увы, не так.

Россия интегрирована в «новую экономику» через свою финансовую систему, которая основана на долларе и тем самым связана с ним как с мировой резервной валютой. Банковская система России неотделима от мировой банковской системы, и банковский кризис отразится на функционировании российских банков в не меньшей степени, чем западных.

Сегодня фактом стало полное обрушение российского биржевого рынка — рынка голубых фишек. На первый взгляд от этого теряют только олигархи и крупные игроки. Но на самом деле это отразится на каждом.

Дело в том, что оторванные от какого бы то ни было товарного покрытия и вообще от рыночного фундаментала многократно переоцененные при расчете рыночной капитализации ценные бумаги, акции, деривативы и т.д., которые составляли основу богатства «новых русских», и в первую очередь олигархов, представляют собой фактически, юридически и экономически те же деньги, которые получает за свою работу шахтер или учительница, те же деньги, что циркулируют между покупателем и продавцом в магазине. Все они проходят через финансовые институты, которые дают кредиты, переводят налоги, перечисляют зарплаты. Но эти финансовые институты, в свою очередь, неразделимо сращены с финансовыми механизмами «новой экономики».

Поэтому то, что за последние недели потеряли Дерипаска или Абрамович, будет раскидано по всему обществу. Ничем не обеспеченные и многократно переоцененные финансовые единицы — это те же самые конкретные деньги и товары, а также способ их производства, приобретения и обмена. «Новая экономика» не искусственная надстройка над реальной экономикой, это ее неотъемлемая часть. Так раковая опухоль постепенно становится частью органической ткани живого организма. На определенной стадии радикальную операцию — удаление — делать уже поздно.

Если кризис 1998 года, связанный с падением рынка ГКО, позволял осуществить такую операцию радикально, и от экономики в ее реальном секторе еще что-то осталось, то сегодня это повторить не удастся. Реальной экономики, которая не была бы затронута финансовым сектором, в России почти нет (случай с ОПК обговорим позднее). Как нет и финансового сектора, полностью изолированного от международной финансовой системы. К этому привела рыночная вера Путина, выраженная в его неизменных симпатиях к либералам — к Касьянову, Грефу, Кудрину, Набиуллиной, Дворковичу, Илларионову — всем тем, кто возглавлял экономический блок правительства или определял курс экономики в администрации президента. Все они (при президентстве Путина и сейчас) являлись и являются убежденными монетаристами и адептами культа золотого тельца.

Цифры пахнут нефтью

Основу экономики России при Путине составляла продажа необработанных природных ресурсов. На этом строился весь бюджет страны. Цена на энергоносители и полезные ископаемые неуклонно росла в последние 10 лет, и это стало основой экономического роста российской экономики. Но структура этого роста связана с общими макроэкономическими процессами, а это относится уже не к архаической модели (выкачал нефть и продал, чего проще), а к «новой экономике» и ее сложным процедурам. Рост цен на энергоносители как на очевидный и наглядный материальный ресурс стал с конца 1990-х, и особенно с начала 2000-х одной из стратегий глобалистов для коррекции чисто финансового сектора. По мере того как финансовые деривативы всех видов росли в цене по автономной логике «бесконечного роста», стратеги монетаризма выбрали несколько объектов, имеющих материальную наглядность, и включили их в область приоритетных портфельных инвестиций. С этим связаны глобальная переоценка мировой недвижимости, многократно превосходящая все мыслимые и немыслимые значения рыночного фундаментала, и цены на энергоносители.

Цены на нефть и газ в 2000-е росли не только из-за обостряющегося дефицита на эти товары, но и из-за того, что с помощью такой операции корректировался сверхперегретый финансовый рынок.

Обвал финансового рынка не случайно начался с кризиса ипотеки в США, за которым последовало и падение цен на сырье. Одним словом, цены на сырье были такими же дутыми, как и на жилье, а все вместе являлось лишь одним из трендов общей виртуализации экономики. Сейчас цены на сырье упадут (примерно до $50), а финансовые механизмы, обеспечивавшие логистику транзакций по нему, начнут пробуксовывать. Поэтому надежда на то, что в условиях глобального финансового кризиса экспортно-ориентированная экономика России останется незадетой и надежной, несостоятельна.

Кроме того, российский фондовый рынок, где котировались в основном акции энергодобывающих компаний и других торговцев природными ископаемыми, в свою очередь, мультиплицировал — на сей раз уже в пределах российской финансовой системы — свою доходность, что приводило к росту макроэкономических показателей уже собственно российской экономики. Крах российского фондового рынка обрушил и эти показатели, служившие, казалось бы, надежной опорой российской экономики. Балансовая же стоимость даже самых крупных компаний, да еще и в условиях финансового коллапса, относительно невелика. А это признание ведет нас к самым мрачным предсказаниям относительно бюджета.

И, наконец, последнее. В России, кроме экспорта ресурсов и внедрения информационных технологий и других инфраструктур постиндустриального общества, никакой экономики просто не осталось. В 1990-е либерал-реформаторы программно демонтировали и растащили остатки советской промышленности, а в 2000-е на фоне дикого роста цен на сырье заниматься трудным и затратным делом восстановления национального производства было нерентабельно. Последним всплеском реальной экономики были меры по ликвидации последствий дефолта-1998, осуществленные силами правительства Примакова. Они дали свой положительный эффект, но последующий цикл роста цен на ресурсы свел их на нет.

В водовороте мирового кризиса Россия лишилась экономики — виртуальная экономика рухнула, а реальной уже не осталось. Кроме того, гигантские финансовые убытки, которые впрыснуты сегодня в российскую экономику, являются фундаментальным барьером для каких бы то ни было решительных действий по реанимации реального сектора без слома существующих структур.

Поэтому у Медведева и Путина, остающихся в рамках статус-кво, есть только одна возможность — цепляться за механизмы гибнущего корабля «новой экономики», надеясь, что пронесет и на сей раз.

Если учесть, что это происходит на фоне стремительно нарастающей эскалации отношений с США на постсоветском пространстве и лихорадочной предвыборной гонки в Америке, то ситуация выглядит совсем мрачно.

Путин сделал ставку на новую экономику, одновременно пытаясь соперничать с теми, кто ее создал. Он не задумывался об альтернативе, возможно, у него не было на это времени или сил. Сейчас, увы, наступает закономерный час расплаты.

Оборонно-промышленный комплекс и нынешний финансовый кризис

Заслуга Путина в том, что он наметил вектор на геополитический суверенитет России. И хотя это вписывалось в более широкий контекст его приверженности глобализму и либерализму, то есть сочеталось с верой в золотого тельца и «новую экономику», на практике это привело к усилению региональных позиций России, упрочило ее статус.

В экономике такой вектор на укрепление суверенитета в первую очередь сказался на государственной политике в области вооружений, на оборонно-промышленном комплексе (ОПК). Туда были направлены значительные средства бюджета. В пользу ОПК перераспределялись дивиденды, полученные от экспорта природных ресурсов. По своему характеру это наиболее закрытая часть российской экономики, несколько вынесенная в сторону от рынка и привязанная к реальному сектору.

По сути, среди экономических сегментов ОПК оказался в наименьшей степени затронутым кризисом, хотя совсем независимой от общего состояния экономики эта сфера, конечно, быть не может.

Если учесть, что, вполне вероятно, США будут выходить из кризиса через военные конфликты, то именно у российского ОПК есть больше всего шансов стать опорной зоной российской государственности на следующем этапе. Хотя это будет связано с развитием сложных и многомерных политических, идеологических и геополитических процессов, смысл и логику которых заранее трудно предсказать.

Если в 1998 году кризис рынка ГКО ознаменовал собой конец прозападной олигархии (прямая форма культа золотого тельца) и в результате пришел Путин, а наиболее прозападные олигархи были «зачищены», то нынешний кризис логически должен завершить собой период доминирования тех сил, которые действовали под эгидой «либерал-патриотизма» или «национал-глобализма», пытаясь сочетать интеграцию в мировую экономику с сохранением контроля над страной в руках национальной администрации. В 1990-е ОПК (тогда он назывался ВПК) был в полном загоне. При Путине он стал подниматься, так как власть начала понимать, что именно эта область является конкретной гарантией суверенитета России, а значит, и главным инструментом сохранения контроля. Но развитие ОПК делалось с оглядкой на либеральные схемы и при соблюдении рыночных глобалистских правил.

Грузинский кризис августа 2008-го и особенно обвал мировой экономики в сентябре—октябре этого года ставят ОПК в центр не только политической, но и экономической ситуации в России. Будет ли это обстоятельство сопряжено со сменой лидеров страны, пока невозможно предсказать, но совершенно очевидно, что политико-экономические элиты «национал-глобалистского» образца обречены на исчезновение в пользу неминуемого прихода к власти «новых государственников».

Неоконы в США и «военное кейнсианство»

Тема «новых государственников» явно вызывает ассоциации с американскими неоконами. И эта ассоциация неслучайна. Дело в том, что американская политическая система также получила от кризиса колоссальный удар, с которым должна сейчас как-то разбираться. Либеральная экономика в ее современном постиндустриальном финансовом виде, по сути, подверглась дефолту, и это скажется на всей американской политической системе.

Одним из сценариев выхода из кризиса является резкое усиление американского военно-промышленного комплекса, переход к модели «военного кейнсианства», где государственное управление экономикой будет проходить в формате резкого увеличения оборонного заказа и расширения госсектора. Это не добровольное и прозрачное кейнсианство в духе New Deal Рузвельта, но фактическое кейнсианство, задрапированное либеральной риторикой и внедряемое в силу чрезвычайных обстоятельств. И снова здесь наиболее прямым выходом для США была бы война (желательно подальше от собственной территории).

Разработкой теоретической платформы на случай такого поворота событий давно занимается группа американских неоконсерваторов (П. Вулфовиц, У. Кристол, Р. Кэйган, Р. Чейни, Р. Шонеман, Д. Кэйл и т.д.), усилившая свои позиции при Буше-младшем и сейчас тесно сотрудничающая с Маккейном. Их идеология — Америка прежде всего! Они открыто говорят о США как о «мировой империи» и «доброй гегемонии» и считают, что либерально-демократическими ценностями и принципами для достижения конкретных целей вполне можно пожертвовать. Только у них сегодня среди американского политического истеблишмента есть представление о том, как теоретически выходить из сложившейся ситуации. Этот выход состоит в установлении правореспубликанской диктатуры. Другим народам такой выход несет только войну. И не случайно именно неоконы подтолкнули Саакашвили в августе к атаке на Цхинвал.

Русские неоконы?

«Новые государственники» в России теоретически должны были бы в общих чертах повторять американскую модель. В США это американские националисты, пренебрегающие либерально-демократическими стандартами, движимые американским мессианством, протестантским фундаментализмом и традиционализмом и опирающиеся на ВПК. В России теоретически это должны быть русские (евразийские) патриоты, ориентированные на мобилизационное общество, русскую империю, православие и традиционные конфессии, отстаивающие экономические идеи Фридриха Листа («автаркия больших пространств»), того же Кейнса («экономический остров», «положительное значение инфляции»), Шумпетера («примат экономического развития над экономическим ростом»), возможно, Сильвио Гезеля («порочность самого принципа денежного роста для развития реального сектора», что так великолепно воспел в своих стихах великий американский поэт Эзра Паунд), и в краткосрочной перспективе — рецепты военной экономики.

В отличие от американских неоконов, такой группы в России не только не заметно в высших эшелонах власти, но, похоже, вообще не существует. Путин и его сподвижники сделали ставку только на «национал-глобализм», а все остальные идеологические тенденции искусно маргинализировали и рассеяли.

{...}

Русский неоконсервативный проект

Логически легко набросать план, который такая неоконсервативная группировка могла бы предложить России для выхода из кризиса:

— свертывание демократии (даже фасадной) и переход к мобилизационной модели общества на корпоративной основе;

— установление «комиссарской диктатуры», сосредоточение власти в руках патриотической группы высокопоставленных чиновников, призванных вывести страну из кризиса (под лозунгом «Россия прежде всего!»);

— введение госкапитализма и перенос основного внимания на ОПК;

— национализация крупной промышленности и в первую очередь ресурсодобывающих отраслей;

— введение прогрессивного подоходного налога и высокого налога на прибыль;

— обеспечение продовольственной безопасности и целевые инвестиции в село;

— социальная поддержка населения;

— минимализация фондового рынка и установление прямого государственного контроля над банковской системой;

— переориентация внешней торговли с Запада на Восток, в страны Азии;

— укрепление экономического партнерства с Китаем, Ираном, Турцией, странами Тихоокеанского региона;

— продолжение энергетического партнерства с Евросоюзом при полном игнорировании европейских ценностей и идеологии прав человека;

— утверждение национальной и консервативной системы ценностей (религия, семья, мораль, патриотизм, дисциплина, служение, здоровье, спорт, честь, ответственность) вместо либерально-демократической вседозволенности и гедонизма;

— активное поощрение рождаемости (материальное и моральное), включая запрет на аборт;

— жесткий идеологический и ценностный контроль над СМИ;

— повышение роли церкви;

— чрезвычайные меры по пресечению коррупции на идеологической основе;

— активная политика по интеграции постсоветского пространства под эгидой России (в мягкой и жесткой форме);

— стратегия интеграции этнических меньшинств в «российскую нацию».

Порядок и точные формулировки этих пунктов могут меняться. Но очевидно одно: неоконсервативный выход России из нынешнего состояния должен отвергнуть сам принцип «новой экономики», глобализм и либерализм в их теоретической и практической плоскостях, то есть сказать решительное «нет» «новой экономике», «виртуальному обществу» и самой религии золотого тельца (как в ее открытой, так и в скрытой, «национал-глобалистской» форме).

Каким этот процесс окажется в реальности, с какими трудностями он столкнется и через кого конкретно будет воплощаться, заведомо сказать невозможно.

Полностью - в журнале "Профиль".