СКР решил проверить обвиненного в педофилии Рустема Адагамова
11 Января 2013

• Версия для печати

Следственный комитет начал проверку фактов, изложенных экс-супругой Адагамова Натальей Дельсаль.

"Организована процессуальная проверка по заявлению бывшей жены Рустема Адагамова... По результатам проверки будет принято процессуальное решение", - говорится в заявлении СКР.

Экс-жену блоггера критикуют: ноль информации, пропаганда

В интервью Russia Today от 10 января Дельсаль пояснила, что не имеет целей погубить карьеру экс-супруга: дело не политическое, заявила женщина. Впрочем, ряд блоггеров не склонны этому верить.

"Какие свидетельствующие о преступлении факты - а не намеки, экивоки, объяснения, эмоции - вам стали известны? Мне более или менее ясно одно: какой-то 12-летней девочке, предположительно в Норвегии, предположительно Адагамов что-то сделал. И делал это до ее 16-летия. И было это 15 лет назад. И все", - пишет журналист Дмитрий Губин.

Действительно, ни в одной из видеозаписей, а также в записях в блоге Дельсаль не приводит конкретные факты: ни когда и где именно происходили описываемые события, ни кем является пострадавшая девушка, ни что конкретно делал с ней обвиняемый. Возможно, конечно, что пускаться в описания женщина не хочет, дабы не предать огласке имя пострадавшей, или из отвращения к самой теме, или стыдясь, что прожила 20 лет с преступником. "Известиям" она, в частности, заявила: "Предала огласке само преступление, но не имя жертвы преступления, ни то, какое отношение она имеет к нашей семье. Поэтому для меня важно, чтобы все это было в суде за закрытыми дверями".

Блоггеры, впрочем, предлагают иное объяснение. "Велено ведь наверняка было записать интервью с бывшей женой Адагамова, которая его замажет по-полной. И ты, знаешь, давай особо в детали не вдавайся. И вот вам итог: ноль информации. Потому что когда подгоняют доказательства под результат - это не журналистика, а пропаганда", - пишет Губин.

В Норвегии не получали заявления о насилии над ребенком

В интервью Russia Today Дельсаль помимо прочего заявляла, что надеется на расследование дела против экс-супруга именно в России, потому что в Норвегии для преступников созданы слишком комфортные тюремные условия. В Норвегии же к делу подключаться не спешат.

"Нет правила, что после интервью подобного рода полиция начинает расследование", - пояснил РИА "Новости" норвежский адвокат по уголовным делам Бернт Кристиан Биркеланд. По его словам, с заявлением должна обратиться сама потерпевшая: "Бывают случаи, когда полиция сама начинает расследование - в очень серьезном случае, но обычная процедура такова: инициатива должна исходить от потерпевшей".

Что касается блоггера Адагамова, то он все обвинения в свой адрес отвергает, правда, довольно вяло. Ни с какими заявлениями он не выступал ни в блоге, ни в СМИ, лишь в Twitter отрицательно отвечал на соответствующие вопросы читателей микроблога, называя слова Дельсаль "бредом", "неправдой" и словами "обиженной бывшей жены". При этом Адагамов отрицал и возможность судиться с бывшей благоверной из-за клеветы и призывал оставить женщину в покое: "Я любому за нее глотку вырву", пишет newsru.ru.

**************

Дельсаль попросила считать это интервью официальным обращением в Следственный комитет России и лично к его главе Александру Бастрыкину

Скандал, разразившийся вокруг топ-блогера и члена Координационного совета оппозиции Рустема Адагамова (ник в «Живом журнале» Drugoi), перешел из плоскости сетевых информационных войн в правовое поле. В интервью, которое бывшая жена блогера Татьяна Дельсаль, живущая в Норвегии, дала «Известиям», она не только обвинила экс-супруга в педофилии, но и попросила считать это интервью официальным обращением в Следственный комитет России и лично к его главе Александру Бастрыкину.

— Татьяна, в конце прошлого года в Сети появились фрагменты интервью с вами, где вы рассказываете, что Рустем Адагамов ни один год насиловал и растлевал некую несовершеннолетнюю девушку. При этом нет никаких подробностей: до сих пор не известно, кто это девушка, откуда они были знакомы, до сих пор нет даже заявления в полиции — ни в норвежской, ни в российской.

— Заявление я напишу, в этом нет никакого сомнения. Напишет ли его жертва Адагамова — я не знаю: конечно, я буду с ней разговаривать. Хотя очень страшно, но я буду с ней разговаривать. Она боится, просто очень боится. Вы бы написали заявление?

— Я бы написала — с высоты своих лет, но, насколько я понимаю, речь идет о ребенке, за которого несут ответственность родители…

— Нет, она давно совершеннолетняя, время идет, девочка выросла.

— Сколько сейчас ей лет?

— 20 с лишним. А началось все это, когда ей было 12. Я уже была в полиции Норвегии, советовалась с ними, как лучше поступить. Может быть, самой девушке будет проще рассказать все им. Потому что здесь спокойнее, здесь психологи работают. Она совершеннолетний человек, который много лет проходит реабилитацию. И говорит она об этом с врачами, со мной, еще какие-то люди знают, но в России это вдруг стало громким делом, чуть ли не политическим, а это чудовищно, это ужасно!

— Но вы сами предали ее огласке.

— Предала огласке само преступление, но не имя жертвы преступления, ни то, какое отношение она имеет к нашей семье. Поэтому для меня важно, чтобы все это было в суде за закрытыми дверями. Чтобы дело не приобрело какой-то политический окрас, который, как я смотрю, оно уже приобретает. Здесь, в Норвегии, к жертвам насилия относятся очень бережно, они очень щадят жертв преступления. Просто идет беседа с психологами, и она рассказывает, что произошло.

Если бы эта девушка попала к врачам до 16 лет, то Адагамов уже давно бы сидел, полиция бы все сделала сама, тут это отработано. Но девушка молчала. После того как исполнилось 16 лет, врач не имеет права разглашать эту информацию, его могут за это посадить. Заявлять в полицию или нет — это решает сама жертва.

— Получается, эта девушка уже столько лет находится в стрессовой ситуации и психологи до сих пор не вывели из нее?

— Да, представьте.

— Когда это началось? Лет восемь назад?

— 10. И длилось все это не один год.

— Вы хотите сказать, что ваш бывший муж фактически сделал 12-летнюю девочку своей любовницей и несколько лет развращал ее?

— Да, так и было. Мне она рассказала об этом в июне этого, теперь уже прошлого 2012 года.

— А почему она это сделала?

— Хороший вопрос... Наверное, убедилась, что он в Норвегию и в наш дом никогда больше не вернется. И больше к нашей семье он никакого отношения не имеет, фактически я рассталась с ним четыре года назад, был долгий развод.

Эта девушка живет на таблетках, с ней все время работает психолог. Когда она говорит об этом, ее охватывает страх и ужас, которые она пережила в детстве. Психологи работают над тем, чтобы она сумела посмотреть на эту ситуацию со стороны.

— Странно, что врачи все это так сильно затянули...

— Затянули не врачи, затянула она. Если бы она пошла сразу или хотя бы через два года, то все равно была бы еще несовершеннолетней, и полиция об этом бы узнала моментально. И не только полиция, но и организация, которая занимается жертвами преступлений. Но, к сожалению, она этого не сделала. Она была фактически заложницей. Потом она подросла, стала физически крепче и однажды взяла нож и сказала: «Если ты подойдешь, я тебя убью!» Потом она это все давила в себе, старалась сама выбраться, забыть, но у нее ничего не получалось. Годы шли, но если с этим не работать, то ничего с этим не сделаешь. Когда у нее был сильный срыв, она уже просто попала к врачу, попала принудительно.

— У нее была попытка суицида?

— Да. И там уже начали раскручивать.

— Татьяна, а вы зачем эту историю решили предать огласке? Со стороны это выглядит как месть обиженной жены, и многие это восприняли именно так. Лично у меня от вашей истории, которая гуляет по интернету, осталось не очень хорошее впечатление: что у вас с мужем отношения какие-то незавершенные и вы решили ему, когда он пошел в политику и его избрали в Координационный совет оппозиции, серьезно подпортить жизнь. В Сети всплывают вдруг фрагменты вашей личной переписки, вы многое недоговариваете… И в какой-то момент говоришь себе — не верю.

— Давайте я объясню. Я узнала об этом и сразу бросилась ему звонить.

— Не поверили девушке? Или, наоборот, захотели добиться признания от бывшего мужа?

— Мы прожили вместе 20 лет, и он эти годы насиловал девочку... Что я должна была делать? У меня мир рухнул, вся моя жизнь оказалась в говне, как мне на это реагировать? Мне хотелось спросить — как это вообще было возможно? Как можно на 12-летнего ребенка посягнуть? Он жил со мной, я ему готовила еду, он говорил о хороших высоких вещах, ну примерно то же самое, что он говорит в своем блоге. Знаете, что я поняла? В эту ситуацию никто не вникает и не хочет вникать. Он мне так и писал: ты получишь по полной. Но мне вдруг стало все равно, она мне все больше и больше рассказывает. Но тут она мне показала фотографию и сказала: вот это тогда началось. Я не спала две ночи. Это был ребенок, ничего там нет, это еще даже не подросток. А потом она идет в школу, берет портфельчик, ну вот как?

— Как отреагировал Адагамов?

— Он был в ужасе, что я узнала. Я его тоже спросила — неужели ты думал, что она мне никогда не расскажет?

— Все равно трудно поверить, что девочка столько лет это носила в себе. Неужели он так ее запугал, чем?

— Он искусный манипулятор, в его арсенале очень много разных средств. И он знает болевые точки каждого, умеет на них надавить. И у него очень хорошая интуиция. Нет, он мне не угрожал, он разговаривал со мной в отчаянии. «Я с ума сошел, у меня раздвоение личности», — твердил он. Говорил, что он мразь и покончит с собой, если я это обнародую. Да, сказал он потом, так получилось. Но получится могло один раз, выпить бутылку вина, бочку, упасть с крыши, попасть под поезд, тронутся головой, чтобы совершить такое, — но тут же это длилось годами!

— Татьяна, где это происходило — в Норвегии или России?

— Я не хочу ничего говорить о жертве, даже если при этом мои слова истолкуют неправильно. Моя задача ей помочь. Она боится и твердит только одно — «для меня главное — выжить». Я не хочу, чтобы хоть как-то, хоть косвенно начали обсуждать личность этой девушки. Она сначала сама хотела подать в суд, но была уверена, что будет ужас, от нее пустого места не оставят, вы же знаете наших людей, и что они обычно пишут. Она спросила меня: «Он признался?» Я сказала:«Да». «Удивительно», — ответила она.

— Татьяна, по срокам ваше признание совпало с политической активностью вашего бывшего мужа. Трудно поверить в случайность.

— Я совершенно не знала, что он полез в политику. Я давно не следила ни за его деятельностью, ни за ним самим. И, конечно, теперь у него очень хорошая, просто шикарная отмазка — что он член КС оппозиции. И все это, мол, не случайно. Я уже начинаю думать, что он в КС пошел, чтобы иметь щит.

— И все-таки?

— Я узнала об этом летом. У девушки начался рецидив, опять врачи, психологи, больница. Я смотрю на нее, на ее жуткое состояние. И что мне делать — это все, когда она в таком состоянии, выливать? Нет. Я даже решила, черт с ним, я это как-то переживу, свой шок, свою испоганенную жизнь. На эмоциях это делать не хотелось. Потому что тогда, если честно, хотелось просто разорвать. Поступить так же, как герой Михаила Ульянова в «Ворошиловском стрелке». Я ждала, когда пройдет это чувство — разорвать, чтобы действовать в правовом поле.

— У вас есть с Адагамовым общие дети?

— Он растил мою дочку от первого брака. Он с трех лет растил ее.

— Ваша дочь в курсе этой истории?

— Она зажалась, закрылась, папа — педофил, каково это? Но она знала это, знала раньше меня. Поэтому и прекратила с ним всякое общение еще два года назад. Она узнала об этом раньше меня, только я не знала. А у нее случился затык такой — мгновенный, тотальный. Она телефон не брала, он больше в гости не приезжал. И еще она сказала однажды фразу: «У меня маленькая дочь растет. Его больше нет, вообще нет». Самое тупиковое даже в будущем — зная, что дети не могут признаться, потом не могут подать в суд, особенно если человек известный, и такое потом поднимается — у них ведь нет никакого пути. Вот даже я сейчас, рассказав об этом, подставляю себя очень сильно. И я-то понимаю: я — взрослая женщина, я это выдержу. А она? Вот мне говорят: какая гадость, зачем ты это рассказала! А если с вами или с вашим ребенком это произойдет — вы встанете на свою защиту? Или покончить жизнь самоубийством — единственный выход из этой чудовищной ситуации? Или ей надо «раздеться», вылить душу перед всей публикой? Я хочу найти способ, чтобы ей этого делать не пришлось. Чтобы это был конец той страшной истории и начало ее новой жизни. Чтобы она перестала себя терзать и винить, искать в себе причину того, что с ней случилось, а так ведут себя 99% детей-жертв преступлений. Она ведь только после попытки суицида от врачей узнала, что в отношении ее совершено тяжелое уголовное преступление. Адагамов уверял ее, что все, что между ними происходит, это обычное дело и так у всех!

— Ваше интервью в «Известиях» по закону может стать поводом для проведения проверки и дальнейшего возбуждения уголовного дела. При этом вы несете ответственность за клевету. Вы ведь знаете об этом?

— Да, конечно. Я прошу считать это интервью моим официальным обращением в СКР и лично к его главе Александру Бастрыкину. Я предоставлю материалы, попрошу провести техническую экспертизу, на которую я очень сильно надеюсь, предоставлю свой сервер, свою почту, свою сотовую связь, SMS, где он признается, что это делал, и где он просит меня это все замять.

Против этой девушки совершено чудовищное и гнусное преступление. И нам неважно, где он будет сидеть — в норвежской или российской тюрьме. Должно быть расследование. И должен быть суд. И Адагамов должен ответить по закону.