Нам чуть-чуть досталось серебряной пыли от блестящего Егора Яковлева
21 Сентября 2005

• Версия для печати

Сегодня в Москве похоронили Егора Яковлева, а вместе с ним – целую эпоху в русской журналистике. Егор был столпом уходящей эпохи. На гражданскую панихиду в морге Центральной клинической больницы пришли не все из тех, кого Егор Владимирович «прописал» на страницах двух газет, которые он основал. Некто отдыхает, кто-то в больнице… А кто-то, может быть, уже считает, что прийти к Егору сегодня не так почетно, как это было четыре года назад.

На похоронах совсем не было молодых лиц. Но были лица значительные.

Мы, последние его сотрудники, из бывшей «Общей газеты» были самыми молодыми, остальные были «шестидесятники» – поколение наших отцов.

У Егора не было студентов, он не преподавал на факультете журналистики азы мастерства. Он не читал лекций приготовишкам. Может быть, зря. Но он, наверное, не задумывался о том, как будут выглядеть его похороны, с молодыми лицами, с пионерами в галстуках, или без. Он всегда думал только о жизни, а не о смерти.

Он не учил азам, но многих из нас он выучил на «звезд», дал шанс. Он давал возможность блеснуть. Он умел осыпать человека комплиментами, зажечь, влюбить, вселить беса. Не знаю, был ли Егор Владимирович умником-разумником, но гениальным редактором он был – это точно. И он никогда не был холодным человеком, и никому не позволял быть холодным.

Егор Яковлев не принял сегодняшнюю эпоху, с ее расчетливостью, с ее философией личного обогащения. Для него было очень важно идти рядом со своим поколением – с людьми, которые думали и чувствовали, как он сам. Он остался в своей эпохе, в эпохе социализма с человеческим лицом. Пусть называют ту эпоху – временем больших заблуждений, временем многословной журналистики, но это было время романтиков, а не счетоводов, журналистов, а не пиаровцев. Егор никого не пиарил, он если любил и дружил, то тогда все – со своим кавказским гостеприимством, блеском красивого мужчины, он был неотразим. На всех нас, кто был с ним рядом в то последнее его десятилетие, тонкой серебряной пылью лежит слой его блеска, бесшабашности, риска, на нас немного сдуло того серебра, которого так было много в нем.

Вот закончилась панихида, замахали гаишники своими полосатыми палочками, поехали в Мариотт траурные автобусы – поминать Егора, вспоминать его последний юбилей, блестящее семидесятилетие, веселое, будто ему исполнялось восемнадцать. В осеннем воздухе таяли лица Михаила Горбачева, Григория Явлинского, Евгения Киселева, Леонида Парфенова, всяких главных редакторов федеральных газет и каналов, послов, их жен… Егор дружил только с творческими людьми, которым Господь подарил искру, с другими ему было скучно…