Cлава приходит в кандалах
17 Марта 2003

• Версия для печати

Засланцы

Когда шестой по счету посланец в остро пахнущих носках переступил порог моего кабинета, держа в протянутой руке публицистическую статью на желтой бумаге с требованием осудить! Тут я наконец обратила внимание на это явление. Выставка постмодернистов «Осторожно, религия!» продержалась ровно один день в музее Сахарова. Ее посетили в день открытия только художники-участники, и ни одного зрителя. Но на следующий день рано утром выставке страшно повезло: в зал ворвались шестеро здоровенных мужиков. Они облили черной краской, с позволения сказать, картины, измазали стены и с криками «Гады!» удалились в далеко расположенную от музея церковь, что в Пыжах называется. Возглавляет сей приход отец Александр Шергин, который придерживается тактики «прямого действия», то есть является поклонником силового направления в Русской православной церкви. Не сказать, чтоб я фанатела от акций прямого действия со стороны церкви: от религии ждешь тишины и умиротворения. Но это я к слову. В общем, посланцы требовали, чтоб мы осудили выставку, на которой не только не были, но принципиально бы не пошли, потому что от искусства мы требуем того же, чего и от религии: душевного расслабления, красоты, умиротворения, слияния с Богом. Одним словом, благодати. Но труба зовет! И мы призвали на свой суд главного фигуранта безобразной выставки Владика Мамышева, известного обществу под псевдонимом Монро. Дали ему ручку, лист бумаги и заставили писать объяснительную. Вот она.

Елена ТОКАРЕВА

Объяснительная. От Владика Монро, 1970 г.р., уроженца г. Ленинграда, православного вероисповедания. Профессия - художник.

Художнику достичь известности в наше время очень трудно. Чтобы обратить на себя внимание, кто собакой лает, кто голый ходит, пока она не придет, капризная тетка-слава. Злые языки давно и незаслуженно обвиняют меня в том, что я на все готов ради нее. Дескать, ради дешевой популярности я готов то в Мэрилин Монро, то в Бен Ладена рядиться, то квартиры олигархов поджигать. И никому в голову не приходит, что это все я не для себя, а для людей делаю; чтобы людям веселей жилось в этих декорациях.

А то, что эти проказы приносят мне известность, я считаю всего лишь «побочкой», неизбежной при производстве любого социального лекарства. Но то, что случилось после моего участия в выставке «Осторожно, религия!» в музее А.Сахарова, - иначе чем тягчайшим осложнением не назовешь.

По мнению пресловутых «злых языков», достиг я высшей славы. Теперь мое имя на слуху у всех депутатов Госдумы и даже у прокурора Устинова. На меня завели уголовное дело!

Исход моего «дела» грозит, помимо анафемы, то мрачной долей политкаторжанина, то заманчивой перспективой политэмигранта. Сам Никита Михалков и сам Илья Глазунов, эти запредельные небожители, в кооперации с почившими в бозе, как мне казалось, но нет - живыми! - классиками советской литературы Валентином Распутиным и Василием Беловым, во первых строках своего гневного «Обращения деятелей науки и культуры» сладострастно обсасывали детали якобы моего скандального произведения. Фигово только то, что знаменитое произведение, которое обошло все газеты, на самом деле создавал не я. Обидно, но это чистая правда. Его создавал другой, с позволения сказать, художник.

Теперь по порядку. Сидел я дома и от жены своей балдел. Это у меня теперь новый наркотик такой - от жены балдеть. Вдруг позвонила моя старая приятельница, в прошлом «винтовая» («винтовая» - значит предпочитающая первитин наркоманка) Оксана Саркисян, которая с недавних пор наступила на горло собственной песне и заделалась кураторшей некоммерческих художественных проектов и даже ведет рубрику «галерея» в журнале «Эксперт». К Оксане я отношусь с одобрением. Это вообще героический подвиг - с «винта» слезть. Еще мне про Оксану было известно, что ей не 60, как многие считают, а всего лишь 30 лет. Мне самому недавно исполнилось 33, и все эти мистические ассоциации предполагают мое душевное участие в общении с завязавшими наркоманами, раскаявшимися проститутками, даже и с простыми беспризорными собаками. Поэтому я с присущей мне широтой согласился дать какую-нибудь работу на какую-то там выставку, которую Оксана якобы устраивала. Избалованный вниманием прессы и одобрением критики, я вообще не участвую в групповых выставках. Для меня это все равно, что для Пугачевой с хором ЖЭКа №8 выступать. Но ведь выступила она два года назад с хором каких-то геев из Лос Анджелеса! Так и я с предложением Оксаны согласился. Смотрите, люди добрые, как я к вам близок! Согласился и забыл.

Через неделю меня стали Оксанины подельники мучить звонками. Звонил какой-то старый пердун с тяжелым кавказским акцентом, ни черта не понимал, что я ему отвечаю, и просился в гости «атбэрат работт». В конце концов я не выдержал и с матюгами перезвонил Оксане: что это вообще за восточные сладости? Приятным моему 33-летнему уху голосом обессилевшей в молитвах монашки Оксана просила не ругаться, а просто расслабиться и получить удовольствие, так как «этот козел ее саму уже зае..л, а отвязаться от него невозможно, так как она обещала каким-то своим родственникам из Армении пристроить группу армянских концептуалистов в какой-нибудь проект, и это для нее будет все равно, что долг исполнить». При слове «долг» я вздрогнул, вспомнил, что Бог терпел и нам велел, и вот уже ждал с халвой и козинаками на «восточное» чаепитие героя моего снисхождения Артура Золумяна. Он пришел со своей бывшей женой Наринэ Золян и оказался не так уж стар. Просто очень вялый и заторможенный мужчина. Одним словом, невротик. Золумян просил что-нибудь на религиозную тему, так как их выставка называлась «Осторожно, религия!» и должна была состояться в музее А.Сахарова, где они с Наринэ устроились временными кураторами.

Надо объяснить, почему я сразу не погнал их с порога. Моя жена на четверть армянка. И еще, что немаловажно, я что-то такое слышал про музей Сахарова. Что это какой-то хитрый и жирный музей, на который сам Березовский пересылает свои бешеные миллионы. Надо было прощупать обстановочку, вдруг что-то обломится с олигарховых щедрот на благое дело правозащиты, мы с женой уже как-то обсуждали эту тему, но повода не было; и вот повод сам пришел в гости в лице этих армянских кураторов. Как назло в данный момент у меня ничего религиозного не было. Хоть, как правило, меня эта тема очень волнует и я что-то такое нет-нет да создаю. Например, весь 96 год напротив резиденции французского посла на Якиманке провисел мой огромный портрет (2x3 метра) в образе Иисуса Христа, а в 97 году у меня с успехом прошла выставка «Меня зовут Троица». Потом, раз уж речь зашла о Березовском, когда я практически должен был сгореть заживо в разбушевавшемся пожаре в его апартаментах на Скатертном пер., ангелы небесные меня из огня тогда вынесли, ведь это был День святого Николы-Угодника (зимнего), и я всегда об этом помнил. Некоторым циничным людям со мной стыдно по Москве ходить только потому, что я на каждую церковь крещусь. Но в день прихода ко мне Золумяна ни одной религиозной работы предъявить я не смог. Пришлось притягивать за уши в религиозном направлении хоть что-то из имеющегося в наличии. Прошлым летом мы с женой делали красочную съемку в Звенигороде, где я предстал инопланетянином, потерпевшим крушение своей «тарелки». На тех фотографиях я бегал в синем плаще и с выкрашенной золотом головой по лужайкам и опушкам, по коровникам и свинарникам. Я отыскал нужный негатив и, о удача! я там не просто возлежал, а еще воздевал к небу указующий перст. Оставалось только придать персту очертания креста, и получался готовый плакат, где в моем инопланетном образе силы небесные как бы предостерегают циничных людей: оставить свои мирские амбиции перед входом в лоно святой церкви. Поразившись в очередной раз своей гениальности, я на свои кровные (что вообще беспрецедентный шаг с моей стороны) отпечатал и обрамил и даже транспортировал в музей свое новое выдающееся произведение. Что я увидел в музее - был кошмар. Такого невразумительного хлама и в таком неимоверном количестве я давно не видел, пожалуй, со времен протестных выставок 80-х годов. Вглядываться в это безобразие было ниже моего достоинства, и я даже пожалел, что стал участником такого бреда. Но машину я уже отпустил и потому пошел знакомиться с начальством. У начальства я взял расписку за сохранность моей работы, на что получил полушутливый комментарий: «А вы, хо-хо, опасный человек, Владислав!» Потом мне устроили экскурсию по музею, намекая, что все произведения на стенах - это ДАРЫ художников. В конце экскурсии располагалась подсобка, в которой Золумян за чаем щипал за коленку Оксану Саркисян, а его жена Наринэ чуть не плакала. С моим приходом он сконцентрировался на моих бедрах и буквально пожирая глазами стал приближаться. Что это за притон? - подумал я и ретировался. Дома я убеждал себя, что в таком говне мое произведение будет и вовсе сверкать бриллиантом.

Вернисаж развеял призрачные надежды. Прессы не было. А то, что было - даже прессой не назвать. Кроме бесконечного количества участников выставки и членов их семей, среди которых, очевидно, доминировала армянская диаспора, мне запомнились жертвы сталинского террора - вероятно, завсегдатаи музея, плотным антифашистским кольцом окружившие Золумяна, который сегодня был на раздаче бесплатного алкоголя. Разорвать кольцо тертых в лагерной мельнице калачей не могли даже забияки-авангардисты вроде Германа Виноградова. Упрямые старички со старушками, то величая Елену Боннэр, то поминая Андрея Дмитриевича, лихо глушили стакан за стаканом. Я же был наряжен в зимнюю рясу и принялся совестить старичков: «Вот вы напились, дайте и другим попить!» В ответ мне прозвучало: «Отвали!» Мы с женой тут же и отвалили в галерею «XL». И тут я про себя все узнал.

Оказывается, накануне, в ночь с 6 на 7 января, в самое православное Рождество зад моей старой работы «Меня зовут Троица» буквально спас галерею «XL» от разорения. В ту ночь в галерее мощная струя горячей воды, размыв толстый слой штукатурки, внезапно хлынула в хранилище, в котором находился весь драгоценный фонд галереи. Работы Шишкина, Айвазовского и многих современных классиков непременно погибли бы, если бы этот поток не сдерживал пластиковый задник моей «Троицы». Чудесным образом моя картина даже не подмокла. Лена Селина - хозяйка галереи была на седьмом небе от счастья, а я в очередной раз поразился, как в мире все взаимосвязано! Через день у меня в квартире раздался истеричный звонок Золумяна: выставку в музее Сахарова разгромили. А я должен явиться завтра в 12 часов на экстренную пресс-конференцию!

Пресс-конференция вышла хилая.

За длинными и занудными разглагольствованиями Самодурова о покушении на свободу творчества и музейное имущество выяснилось, что накануне шестеро здоровых мужиков пришли в музей и принялись из баллончиков с краской поливать произведения, писать на стенах проклятья. Хранительница тихо выскользнула на улицу и закрыла выставочный зал на замок, после чего вызвала милицию. Погромщиков сначала не хотели везти в отделение, но Самодуров быстро вычислил материальный ущерб в 55 тысяч рублей, и их свинтили.

Главное, чего я не мог понять, - откуда православные вообще прослышали про эту выставку? Ведь прессы как таковой не было. Найти ничтожное упоминание в недрах Интернета - тоже задача нелегкая. Дома из рук жены я получил телефонную трубку, и тут выяснилось, что я в прямом эфире радио «Эхо Москвы». Взволнованным голосом журналистка Ксения Басилашвили сокрушалась перед радиослушателями о вероломном посягательстве православных реакционеров на свободу слова и, уже обращаясь ко мне, спросила: «Владислав, как вы это пережили?» Мне симпатична Ксения, и я решил не подставлять ее в эфире. Я напустил глубокомыслия и рассудительности и процитировал что-то из Самодурова.

Вот после этого начался полный дурдом. Журналисты, звонки Золумяна, Саркисян, Золян, отстаивающей позицию Тер-Оганьяна, каких-то адвокатов, предлагающих свои услуги, и т.п. У меня что, своих забот мало? Тем не менее на злополучную пресс-конференцию 20 января в Сахаровский центр я нарядился, нарумянился, как пряник расписной, и поехал пиариться. И оказался в этом не одинок. Из больницы в экстренном порядке заявился зам. Боннэр по фонду, известный правозащитник Сергей Ковалев. Меня усадили прямо за ним. В этот раз журналистов набилась целая горница. В основном это были левые радикалы и кагэбэшники, что читалось по их лицам. Первым слово взял Самодуров и добавил пикантности, сообщив, что среди достопочтенной публики присутствуют и выпущенные под подписку о невыезде господа погромщики, пожелавшие оставаться инкогнито. Минут сорок он молол воду в ступе, нагоняя нереальный пафос театральными паузами. Потом встал депутат Сергей Ковалев и призвал художников не останавливаться на достигнутом, а подготовить к следующему году вообще жесткую выставку, бичующую православный большевизм в лице РПЦ как преемницы КПСС. Далее он зачитал цитаты из митрополита Смоленского Кирилла и Всеволода Чаплина, которые поддерживали погромщиков и осуждали художников.

Третьим выпустили на сцену меня. Оскорбленный услышанным только что из уст Ковалева про митрополита и Чаплина, я заявил, что вообще незаслуженно втянут в чьи-то политические игры, так как, являясь модным в Новой России художником, я выполняю те же пиар-функции существующего строя, что и РПЦ, и вообще мне вся эта история кажется чьей-то чудовищной заказухой. Я сорвал бурные и продолжительные аплодисменты.

Далее в бой рванули православные журналисты, и начался стихийный ура-патриотический митинг, который меня очень напугал. Например, один взрослый, спортивного телосложения «журналист» с лицом профессионального киллера тихим напряженным голосом извлек из себя следующее: «Вот мы тут послушали-послушали всех внимательно и решили выступить с инициативой. Только сначала мы бы хотели услышать от художников, как они понимают, чем руководствовался Илья Пророк, самолично прирезавший 400 неверных»

После этих слов, глядя на распаленные лица «православных», я весь немного обмяк на стуле, в голове закружилось, и я стремглав выскочил на улицу подышать воздухом. На улице камера телекомпании «Русский Дом» любовно интервьюировала одного из погромщиков. От сгущавшегося страха я неожиданно сам налетел на камеру и выпалил: «Правильно, товарищи, братья и сестры! Я бы и сам разгромил эту выставку, если бы вы вовремя не пришли!»

Меня еще пару раз таскали на какие-то круглые столы по этому поводу тамже и в ГЦСИ, просили позировать на фоне моей «пострадавшей» работы для прессы, но ужас про деяния Ильи Пророка никак не шел из головы. А тут еще мне стали упорно приписывать чужие, действительно некорректные произведения, словно на каком-то партсобрании дружно избрали меня козлом отпущения. Будто я сделал из картона изображение Христа с прорезью для головы, как на ярмарке, куда каждый может просунуть свою богомерзкую голову. Да не делал я такого.

А Сахаровский центр и некоторые храмы по Москве были обклеены листовками типа: «В.Мамышева (Монро) под суд! За разжигание религиозной вражды!» В том обращении «Михалкова-Глазунова» нагло называют меня автором работы «Великий Архиерей», у которой совсем другой автор.

Листовки и «обращение» возымели свое действие на православную паству, и выяснилось, что в прокуратуре уже более тысячи заявлений от граждан с требованием привлечь именно меня к уголовной ответственности за разжигание религиозной розни. Вот спасибо вам, люди добрые, за такой подарок к моему 33-летию! Через месяц михалковская ошибка с авторством работы «Великий Архиерей» перекочевала даже в постановление Госдумы от 12.02.03 о направлении моего дела прокурору Устинову.

В прениях за меня заступился только депутат Юшенков, а против меня особо отличился Николай Иванович Рыжков из бывшего Политбюро ЦК КПСС. В октябре на выставке «Секретные материалы» я представил всех членов того Политбюро в виде красиво накрашенных дамочек. Ну, это как бы на случай неудачи в «перестройке», они заказали у меня, искушенного в переодеваниях художника, подготовить им варианты радикальной перемены внешности, чтобы неузнанными покинуть Кремль, как в байке про Керенского, якобы бежавшего из Зимнего дворца в женском наряде. И вот все члены и кандидаты у меня вышли просто клевыми бабами, и только один Рыжков вместо качественного макияжа был наделен на моей выставке кожаной маской садомазохиста. Обиделся, наверное. Так если в этом все дело, проще ведь прислать мне свое фото на доработку. Я могу в принципе Николая Ивановича при желании, и в виде Бриджит Бордо оформить и в виде Ирины Салтыковой, в зависимости, какой образ ему больше всего самому нравится. Но надо открыто об этом говорить, не таить в душе злобу. Ведь у нас сейчас демократия и свобода совести на дворе. А тут опять эти отвратительные старые методы 37 года...

Владислав МАМЫШЕВ-МОНРО

Прошу считать это заявлением в прокуратуру