Срамные дела на Сретенке
28 Января 2004

• Версия для печати

Я брожу по улицам в длиннополом, подбитом парчой манто и в высокой, щипаного бобра, с мягкой тульей шапке. Московские кошки шарахаются, старушки крестятся, дети показывают на меня пальцами. А в Европах всякий встречный понимает: перед ним - большой русский художник.

Судьба моя и впрямь довольно типична для отечественного мазилы: я прошел сквозь бульдозерные выставки и Малую Грузинскую, через богемно-андерграундные тусовки голодных Плющихи, Сретенки и Герцена 70-80-х. Десятилетие пытался прибиться к сытным берегам Средиземноморья и Гудзона. И все равно возвращался. Потому что через год обеспеченной западным менеджментом сытной жизни начинал замечать, что с моих полотен исчезают состояния бурлящего нутра. Их вымещают бутылки с изысканным вином и искусно сервированные тарелки с сыром и фруктами. Или, что еще хлеще, проверенные техногенными алгоритмами очертания последней модели сантехнических новшеств, по случаю незадорого приобретенные женой на рождественской распродаже в ближайшем супермаркете. Меня охватывала тоска, я уходил в запой, ругался со своими менеджерами. У них - свои взгляды на жизнь, у меня - свои. Вот открывают мою выставку в Италии. Зачем-то на презентацию зовут Горбачева. Он, понятное дело, бесплатно не ходит - десять тысяч долларов в его фонд за визит переводят. Между прочим, мои десять тысяч. Чтобы их заработать, мне десять полотен надо нарисовать... Спорить бесполезно. Это для нас Горбачев - старый пятнистый идиот, задарма разваливший великую империю. Для них он - фигура, снесшая Берлинскую стену... Но картин-то моих из-за его визита все равно больше не купят... Спорить бесполезно. Кончалось все всегда одинаково: я срывал сроки поставки очередного «шедевра» (а там все просто: по контракту пишешь одну-две картины за 2-4 месяца, за это имеешь и стол, и дом). Прожившись до последнего, заняв-перезаняв денег по всему миру знакомых, едва наскребал на билеты для своей многочисленной семьи - и опять возвращался в сраные московские дали, в съемные углы и коммунальные закоулки. И здесь, в трущобах, душа моя вновь воспаряла...

Сейчас возвращаться в мир гармонии все труднее. И не потому, что купил квартиру в марьинской блочной девятиэтажке. Уходит, уходит от нас все дальше тот удивительный мир романтиков 70-80-х... Хотя и встречаются отдельные островки этого заповедного состояния...

На Плющихе цел еще аварийный подъезд, населенный бомжами от искусства. Когда очередной бизнесмен, уплатив чиновнику управы первую взятку, посещает с группой силовой поддержки это пристанище муз, его встречает дружная цыганская семья. Лестничные пролеты перекрыты веревками с болтающимися на них не тщательно простиранными пеленками; по ступенькам, привязанные к досочкам на колесах, спускаются безногие-безрукие инвалиды на одном из этажей жирная пожилая женщина кормит гигантской обвислой грудью младенца. А между ног у высокой комиссии, как тараканы, шныряют толпы разновозрастных грязных детей. Бизнесмен понимает, что не избавится от этого табора никогда, и уходит. А чиновникам из управы подобная ситуация не в напряг - через полгода их ждет очередная взятка. И они не спешат предупреждать взяткодателей, что сами заранее предупреждают жителей подъезда о предстоящих визитах потенциальных инвесторов. И тогда начинается подготовка к спектаклю: у всех знакомых взаймы со всей Москвы и Подмосковья забираются нестираные пеленки и дети для массовки, с вокзала притаскиваются инвалиды...

В Подколкольниковом, который по старой памяти называем «Алкогольниковым», живет старый мастер Миша. Когда-то модный художник, давно забросил он свое исконное дело. Подрабатывает тем, что мастерит подрамники для картин. Но не простые, а из старого, даже старинного материала. На Сретенке уже который год разбирают вековые дома. Из балок, стропил, рам и перил этих домов и стругает свои изделия Миша. Продает их «новодельщикам», коллекционерам и прочим аферистам. Кормится возле него целая бригада сретенских старожилов-антисоциалов. Все они - непризнанные гении пера, рампы и мольберта, когда-то населявшие сырые серые коммуналки с разрешения властей. Разными способами разрешения эти добывали: кто и впрямь всю зиму дворницкой лопатой махал, кто освоил самогоноварение и снабжал «горючим» участковых во время несения ими ночного дозора. Кто просто оказывал секс-услуги любвеобильным техникам-смотрительшам. Сегодня все они представляют из себя жалкое зрелище. Символом этой компании можно считать Зинку-циркачку. Трудно поверить в то, что это иссохшое в алкогольной амнезии существо когда-то вдохновило великого российского менестреля на строки: «Она по проволке ходила, махала белою ногой...», «Зинка как картинка с фраером гребеть...»

Но, как ни странно, дух, бесшабашный, невероятный своей «отпущенностью», в этих полутенях-полулюдях сохраняется...

Звонит мне как-то Мишка: «Давай ко мне... Тут какая-то контора срочно снималась, заплатили нам за разгрузку-погрузку тачкой техники». Прыгаю в такси - знаю, что могу попасть к шапочному разбору. Приезжаю. Весь подвал гуляет в компании прилично одетых знакомых людей. Мишка обзвонил всех, когда-то поднявшихся со сретенских низов знакомых. Они примчались - кто закуску притащил, кто бухло. За это каждый из них получил возможность отобрать для себя из «тачки техники» что душеньке угодно: принтеры, сканеры, факсы, процессоры...

Звонит в другой раз: «Мы тут стенку из-за стропил разбирали, так нашли ящик коньяку... французского... начала девятнадцатого века... Видать, москвичи-погорельцы у французской солдатни в двенадцатом сперли, а потом недосуг было выпить... Приезжай, может, бизнес сделаем?» Я срочно связываюсь с одним из своих клиентов - фрески ему в коттедже малевал. Знаю, что он повернут на своей коллекции французских коньяков. Коллекционер - на переговорах. Освободится только к вечеру. Меня охватывают нехорошие предчувствия. Но делать нечего. Вечером клиент заезжает за мной, мы мчимся на Сретенку. И застаем там широкое гуляние под последнюю неопорожненную бутылку раритетного напитка. Правда, Мишка все равно заработал - по сто долларов старинную стеклотару коллекционеру сдал.

Записала Екатерина ГАФТ