Ни слова!
14 Октября 2008

• Версия для печати

Елена Токарева

Надо обладать огромной смелостью, чтобы писать отчеты, а тем более, рецензии, на спектакли Дмитрия Крымова. Любой, кто берется за эту адову работу, прежде всего, вынужден сразу объясняться на главную тему: почему в спектаклях Дмитрия Крымова нет «текста слов»? Есть восклицания, есть символы, есть вещи-метафоры, есть танец, пластика и жест, но нет искрометного диалога, монолога главного героя, когда он, встав на табуретку, направив в зал указательный палец, обличает, изобличает, кокетничает, завоевывает. Этого ничего нет. То есть не всегда даже есть главный герой. Хотя чаще всего, все же есть. В последнем шедевре Дмитрия Крымова главный герой великий советский композитор Дмитрия Дмитриевич Шостакович, кавалер Ордена Ленина, Герой социалистического труда, лауреат всевозможных советских премий, человек, написавший знаменитую Седьмую симфонию. Седьмая симфония написана в 1941 году. «Та-та-тататта! Та-та-тататта!» Ее главная тема нашествия пробирает до костей до сих пор, когда из тихой, но навязчивой дроби превращается в грохот немецких сапогов.

Спектакль, который только что прошел на фестивале «Территория», называется «Опус номер 7 – Родословная» - это первое действие, и «Опус номер 8 – Шостакович», это второе действие. Про родословную я писать не буду, потому что очень сложно шершавым языком плаката описать фантазию художника, поставившего на сцене Библию 20-го века, трагического века для еврейского народа. Могу сказать одно: белая стена старой школы магией сценографа превращается нет, не в Стену плача, а в стену памяти, в которую вмурованы некие персонажи истории народа. Сначала в стене образуется дырка, и из нее тянется рука, потом – нога, а потом и сюртук и котелок, и борода… А в углу оказывается толпа детской обуви, и детские очки, много детских очков – это то, что осталось от детей, когда их сожгли.

Не уверена, что два этих разных сюжета «Опус номер 7» и «Опус номер 8» следовало объединять в рамках одного спектакля – это разные сюжеты. Я выбрала Шостаковича. Он был ярче и динамичнее. Биография великого композитора, написавшего великую патриотическую симфонию, характерна для сталинского времени. Сын своей Родины, вознесенный ею на вершину карьеры и много раз сброшенный ею сверху вниз. Крымов все это и показывает: как возносился Шостакович, сочиняя, как срывался, когда его обсуждали на пленумах партии, как страдал, когда его гоняли за формализм и еще за что-то.

Спектакль «Опус номер 8. Шостакович» начинается с того, что на кромке сценического пространства, расположенного вровень со зрителями, не выше и не ниже, а рядом с нами-вами, возникает огромного размера тетка, пятиметровая (а может, трехметровая?) живая кукла, с колышущимся пышным задом, в шляпке, с грустными глазами усталой и все повидавшей мамки, которая пришла просить за своего сынка-недоросля. Буквально до колен ей достает закутанный в платки очкарик, которого она привела в музыкальную школу. Музыкальная школа – это сколоченный из дров рояль-брусья. Он выше очкарика в четыре раза. Как музыка выше любого из тех, кто еще ничего в ней не умеет. Будущий Шостакович начинает на наших глазах укрощать рояль-брусья. Он тренируется на этом снаряде, падая вниз, а то неожиданно взлетая вверх, то оказываясь погребенным под тяжелым снарядом. И так жутко за него - рояль ведь может и подмять под себя крошечного очкарика. Родина-мать терпеливо стоит в своем темном углу на кромке поля жизни и теплыми коровьими глазами смотрит, как ее сын борется за то, чтобы стать великим выразителем силы народной. Наконец предмет укрощен. Музыка покоряется этому ребенку. Очкарик облачен в белую манишку, черный фрак, он уже виртуоз и может делать из звуков все, что захочет.

Правда, вдруг мамаша, ватная Родина-мать, повела себя на этом этапе, когда ее сын стал велик, не слишком благосклонно и к нему, и к некоторым другим своим детям. Неожиданно у нее в руках оказывается большой пистолет, а на голове, где красовалась шляпка, возникает зеленая гэбульная фуражка, и она начинает гонять по арене своих детей с лицами Ахматовой, Мейерхольда, Бабеля… Всех отстрелила мамаша, а самого маленького, Шостаковича, пожалела, только слегка припугнула, постреляла по ногам.

Дмитрий Крымов изначально был театральным художником, и его поэтика (а он, безусловно, создал собственную театральную поэтику) заключается в том, чтобы тратить как можно меньше слов для выражения мысли и создания образа. Он не любит слова. Он морщится, когда в пьесах много слов. Они ему мешают ставить паузы. Полагаю, он не поставил бы "Горе от ума" - там слишком много блистательных фраз. В то же время театр Крымова – это не театр мимики и жеста, где человечки в цилиндрах и черных балетных трико, расставив ноги в третьей позиции, быстро-быстро изображают руками стекло. Будто показывают фокусы. Мимы обычно строят картину пустыми, но ловкими руками в белых перчатках. Сцена театра мимики и жеста лаконично-пуста. Крымов же любит декорацию. Он ее знает, как создатель, как театральный художник, сценограф, и декорации в его театре играют наравне с артистами.Можно сказать, что он знает толк в вещах. Он может сочинить из железа велюровые занавески. И не только.

По сцене мечутся и люди и вещи. Например, рояль превращается в грозный танк, и этих танков по сценическому пространству носится, как по полю битвы, с десяток. Под музыку Шостаковича. И страшно, страшно. Я даже вскочила со своего места и спряталась за колонну, потому что мне показалось, что танк-рояль в своем бешеном движении обязательно наедет на меня. Это была война. Вот так она выглядела для музыканта Шостаковича. Так он с ней справился, создав в 1941 году Седьмую симфонию.

А потом его, Шостаковича, награждали высшей наградой СССР за Седьмую симфонию. Высохшего, маленького, придавленного мамкой-родиной, его нанизали на огромную булавку Ордена Ленина, как редкого жука.

Шостаковича играют двое: актриса Анна Синякина и кукла в коричневом нелепом костюмчике. Под старость, достигнув всех и всяческих наград, иссохший Шостакович, под присмотром неких личностей, одна из которых висит прямо над роялем на люстре, превратился в куколку, в ребенка. И вот, наступает миг, когда огромная тетка Родина-мать, склонилась над его иссохшей фигуркой, отдавая дань своему сыну. Это завершающая сцена спектакля «Опус номер 8».

Предвижу разное. Не впервой пишу о творчестве Дмитрия Крымова, от которого всегда жду сюрприза, нового глубокого открытия, когда попадаю на его спектакль. До «Шостаковича» была «Корова», спектакль, созданный по одноименному рассказу Андрея Платонова. Год прошел с тех пор, а пережитое на том спектакле, не уходит. И постепенно укрепляется сознание, что театр – это не слова, не монологи, не диалоги, не остроумие Чацкого, не декорация, которая стоит и не падает…это все наоборот. Тс-сс…ни слова!