Цикл «Нетократия». Часть II «Политическое подполье»
17 Января 2006

• Версия для печати

Евгений Гильбо

Итак, все легальные политические партии, доставшиеся в наследство от прошлой эпохи, были сведены на уровень клоунады, массированные манипуляции общественным сознанием приводили к временным локальным успехам, но процесс имел и обратную сторону. Население явственно увидело, что публичная политика больше не имеет реального отношения к власти и является скорее деятельностью эстрадной. Во-вторых, серьезные ребята зареклись играть по этим правилам и начали искать другие формы реализации своих интересов. В недрах общества, невидимая свету юпитеров, стала складываться совершенно новая политическая структура. А с этой-то социальной и политической структурой Кремль оказался неспособен даже связи поддерживать, не то что ее контролировать. И это при том, что эта структура вовсе не конспирируется. Просто она в качестве политической силы Кремлем еще не осознана – в силу недостатка социологической подкованности.

Ощутив непригодность оказавшейся под его контролем политической структуры для трансляции власти в стране, кремлевские политтехнологи стихийно пришли к необходимости пользоваться современным нетократическим рычагом – собственно строительством сетей. О сетевом принципе они узнали недавно – от Сороса. И в спешке начали строить свои сети.

В некоторой степени демонизируемый Сурков сам решил принять на себя роль куратора сетевых структур. Однако и здесь недостаток теоретической подготовки сказался в полной мере: интуитивно найденный путь был оформлен в привычных комсомольско-партийных категориях: Кремль начал строить партии, молодежные организации, общественные «палатки» и прочее «гражданское общество». В целом, можно уже говорить о провале этой работы и превращении ее в кич.

Мир нетократии есть мир конкуренции. Административный ресурс в стране тотального администрирования, разумеется, существенное конкурентное преимущество – но уже не абсолютное. В этом мире нельзя лишь деньгами привлечь того, кто действительно умеет выстраивать сети - на деньги ведутся лишь начинающие или откроено слабые игроки, которым не дано стать нетократами как таковыми. С ними иметь дело просто, но и результат стандартен: рожденная горой мышка.

Привлечь серьезных игроков из числа нетократов Кремль оказывается неспособен просто потому, что нечего предложить. При смене буржуазной элитой – элиты феодальной, которая шла несравненно дольше, чем нынешняя социальная революция, у государства был пряник, которым можно было прикупать лояльность новых хозяев жизни: дворянский титул. Второсортный Господин Журден готов был прикупить титул у высшего дворянства путем брака, а первосортные буржуа уверенно получали места в палатах лордов и пэров. Нынешняя власть может предложить места в Государственной Думе и Совете Федерации, но пока что эти места старательно раскупают избегающие уголовного преследования прихватизаторы-передельщики ельцинского призыва. Нетократия же эти места ценит на порядок меньше – скорее как игрушку, нежели как серьезный инструмент. Подспудное желание заигрывать с новым правящим классом вызвало к жизни «Общественную палату», места в которой продаются или раздаются «за заслуги», но и здесь вышел промах - нетократы просто проигнорировали это начинание, а власть так и не осознала реальной полезности этого инструмента и нашпиговала его вышедшей в тираж «интеллемунцией» во главе с Аллой Пугачевой. Рядом с такой публикой серьезные игроки из числа новой элиты не сядут ни для какого занятия. А что касается званий и титулов, нетократия сама их производит в избытке, и к титулам государственного изготовления относится прохладно.

Выработать механизм взаимодействия с нетократией Кремль не в состоянии не только потому, что ему ей нечего дать, но и потому, что реального пересечения интересов с этим новым классом у него нет. И если сегодня это означает незаинтересованное сосуществование, то в перспективе это значит лишь то, что постиндустриальная социальная революция завершится не мирным переделом власти в рамках сотрудничества, а быстрой и жесткой политической революцией. Входящий в силу новый правящий класс будет смотреть на выродившуюся старую элиту не как на живого и понятного партнера, а как на досадную и абстрактную помеху.

Опасность от внешних сил

Впрочем, на повестке дня у Кремля сегодня вовсе не нетократическая революция внутри страны. Как и на Украине, опасность для власти проистекает от воздействия внешних сил, по большей части, правда, нетократического характера. Хотя в Кремле и не могут четко сформулировать характер опасности, но чувствуют ее вполне явственно и пытаются называть привычными терминами, оставшимися со времен «холодной войны». Вполне адекватной мерой тут было ограничение для общественных организаций, то есть нетократии, права получать официальную подпитку от зарубежных коллег. С другой стороны, этот шаг сделал безальтернативными и так широко развитые нелегальные каналы финансирования, а значит – создал преимущества для радикально настроенных сил перед более ленивыми и компромиссными.

Сегодня стабильность режима Путина более всего опирается на поддержку германских партнеров «Газпрома». Но с другой стороны, и у этих партнеров есть враги, весьма заинтересованные в дестабилизации и режима Путина и ситуации в Германии. Поэтому страх Кремля перед влияниями извне вполне обоснован.

Легальная политика и политическое подполье

Площадная революция в России невозможна не только потому, что представить здесь такой же альянс демократов-западников с патриотами-националистами, какой имел место в Киеве, просто смешно. Впрочем, перед революцией 1917 года взаимоотношения демократов и националистов были точно такими же, как сегодня, зато после октября 1917 года все они оказались в одной упряжке и одних «правительствах». Но это только потому, что их просто смыло революцией в канализацию всем скопом, а власть получили совсем другие силы, на политическом пространстве до того невидимые.

Россия – не Украина. Россия – страна мощной, укорененной и весьма традиционной бюрократии. А значит, без поддержки этой бюрократии невозможен традиционный бизнес. Значит, политические силы так или иначе на эту бюрократию завязаны. Поэтому в легальной политике есть только административный ресурс и болтология при нем. Следовательно, легальные политические силы против власти никогда не пойдут, и даже если глава бюрократии преподнесет им эту власть на блюдечке с каемочкой нетрадиционной ориентации, больше полугода им власти не удержать.

В силу этого механизм революций в России существенно отличается от восточноевропейских «бархатных» сценариев. В конечном счете, власть достается силе весьма радикальной, не национальной и не демократической в любом случае, а мессианско-орденской¸ реализующей узкоклассовый интерес бескомпромиссным и максимальным действием и оседлывающей ради этого бюрократическую машину.

Может ли такая сила сложиться в рамках нынешнего российского общества?

*

Здесь мы подходим к самому интересному. Ясно, что российская нетократия еще не достигла даже минимальной зрелости, а постиндустриальный рынок еще уступает по оборотам, хотя и не по прибыли, энергосырьевому. В силу этого в ближайшие годы она претендовать как класс на власть не может в принципе. Но при этом в ее рамках вполне может сложиться сила, которая сможет претендовать на власть.

Надо сказать, что мир нового правящего класса совершенно недемократичен. Причина этого в том, что постиндустриальная экономика носит не рыночный, а институционально-монопольный характер. В результате этого власть в постиндустриальных бизнесах и на секторах постиндустриального рынка неизбежно складывается как монопольно-волюнтаристическая, и ограничена она может быть также не рыночным рычагом – волюнтаризмом конкурентов и контрагентов. Положение куратора сети походит на определение русского политического строя госпожою де Сталь: «абсолютизм, ограниченный удавкой».

Поскольку политические режимы обычно порождаются формой власти в экономике (по определению Маркса «базис» производственных отношений порождает «надстройку» политических структур), то монопольно-волюнтаристская форма производственных отношений в постиндустриальной экономике порождает неизбежно антидемократическую идеологию и антидемократические процедуры согласования интересов. В тех странах, где нетократия уже получила значительную долю власти, мы видим резкое ослабление и низведение до роли клоунады традиционных буржуазно-демократических политических структур типа парламентов, правительств и президентств, в то время как наиболее существенные решения принимаются узким кругом руководителей СМИ, сетей, аналитических и лоббистских групп, которых никто не контролирует. Причем вхождение в число принимающих решение лиц происходит "по силе", а сами решения принимаются вовсе не голосованием.

Антипатриоты

Наиболее прагматичные и не склонные к сантиментам нетократы придерживаются антидемократических установок на реальность. Эту идеологию постепенно оформляют наиболее сильные аналитики и идеологи этой среды. При этом их идеология заодно и абсолютно антипатриотична, просто в силу глобального характера их рынков. На этой волне формируется сила, в равной мере чуждая как патриотизму, так и демократии, и готовая наслать чуму на оба эти дома. Формируется сила, готовая в реализации своих интересов идти до конца, вплоть до полной расчистки политического поля от элементов нынешнего «гражданского общества».

Так или иначе, эта сила найдет поддержку в недрах спецслужб России, уставших от необходимости работать в рамках либерального блудословия. Служить ей будет рад и средний слой бюрократии. Конечно, у этой силы не будет достаточно мощи, чтобы захватить власть и даже просто серьезно поколебать устои. Но это-то как раз случится и без нее. Просто она будет единственной силой, способной эффективно действовать ПОСЛЕ этого. А значит, ее численность будет расти с той же скоростью, как у большевиков в 1917 году. А значит, на нее будут ставить потерявшие голову в условиях краха центральной власти спецслужбы. А значит, именно в нее будут вливать ресурсы зарубежные нетократы.

В прошлом году я уже описывал сценарий предстоящей революции. Ближайшее падение цен на нефть и газ будет означать конец углеводородного гешефта, и его совладельцам надо будет срочно фиксировать прибыль и сваливать. Моментом отмашки станет день, когда начнется сокращение так называемых «резервных фондов». Необходимость поделить стоящий на кону куш в 300 миллиардов долларов (самый крупный куш в истории, даже в 1917 году на кону стоял лишь золотой запас в 5000 тонн, примерно 75 миллиардов сегодняшних долларов) повлечет заинтересованность основных игроков в дестабилизации ситуации. Крах власти будет оформлен путем добровольного ухода центральной фигуры по образцу то ли 1917, то ли 1991 года. У власти будет поставлено марионеточное правительство, которое начнет отвлекать народ патриотическими акциями типа походов на Ригу. Оно понадобится на полгода, а что будет после того, как «резервные фонды» будут поделены и прихватизированы, не интересует никого.

Но вот как раз через полгода и встанет вопрос о том, у кого есть хоть какое-то видение будущего после того, как закончен углеводородный гешефт. Понятно, что приблатненные при углеводородном режиме буржуазные партии не смогут предложить ни внятного определения интересов и целей, ни внятного представления о том, как осуществляют власть. В этих условиях единственная радикальная и дееспособная сила будет немедля приведена к монопольной власти коалицией той части спецслужб и бюрократии, которая вознамерится остаться в России после отъезда нынешних владетелей углеводородного режима для воссоединения со своими сберегательными счетами.

Таким образом, развитие событий подводит ситуацию к тому, что нетократия получит власть в России существенно раньше, чем могла бы претендовать на нее, опираясь на свой экономический потенциал. Но при этом власть получит не нетократия как таковая, а лишь ее передовой отряд, ее радикальное крыло.

И вот тут-то начнется самое интересное.

Продолжение следует

Об авторе:

Евгений Гильбо – журналист и политолог. В недавнем прошлом владелец и издатель газеты «Новый Петербургъ». С 1999 года постоянно проживает в Германии.