Кто ж ее назначил?
28 Марта 2013

• Версия для печати

Новой главой института Генплана назначена Карима Нигматулина, 28-летняя выпускница Принстона, работавшая с Биллом Гейтсом. Значит, ее Билл Гейтс назначил? Нет, не Билл Гейтс! У Нигматулиной, как и у прежнего главы института Эрнста Мавлютова, татарская фамилия, а привёл их обоих в московскую структуру ещё один татарин -- глава градостроительного комплекса Марат Хуснуллин

На все совещания в мэрию Карима Нигматулина ходит вместе с главным архитектором Москвы Сергеем Кузнецовым: исполняющим обязанности директора Генплана она стала меньше двух месяцев назад, так что времени освоиться в новой роли почти не было. Кузнецов же познакомил Кариму с Андреем Гнездиловым из бюро «Остоженка», который в конце февраля перешёл в Генплан на должность главного архитектора. Недавно они с Гнездиловым решили пройтись по институту и познакомиться с сотрудниками — каждому пожать руку, понять, у кого какие проблемы с рабочим местом, компьютером и так далее. Люди смотрели угрюмо и недоверчиво: если начальство идёт — это проверки, головная боль, в общем, ничего хорошего.

«Я думаю, это потому, что они меня пока плохо знают, — улыбается Нигматулина. — Как было у нас в Америке: мы садились с руководством каждый квартал, чтобы обсудить, как мы двигаемся по выполнению задач. Я составляла план для себя и своих сотрудников. Потом через квартал фиксируешь — „о, получилось!“ или „что-то тут не то“. Здесь этой системы нет, это странно». В этой истории поначалу всё кажется странным, ведь тем руководством был Билл Гейтс, а перспективной карьере учёного Карима предпочла кресло в ГУП «НИ и ПИ Генплана Москвы». И собирается сделать из него эффективное предприятие.

«Я легко нахожу общий язык»

Папа Каримы Нигматулиной, академик РАН, должно быть, иногда ругает дочь за то, как она общается с людьми: улыбается, размахивает руками, говорит торопливо, часто заканчивает фразы коротким смешком. Для директора института Генплана — структуры фактически государственной, входящей в систему Москомархитектуры, — поведение несерьёзное. Впрочем, Карима явно умеет произвести впечатление, ведь в свои 28 она руководит коллективом из 800 человек, и почти все её заместители старше в два с лишним раза.

У Нигматулиной, как и у прежнего главы института Эрнста Мавлютова, татарская фамилия, а привёл их обоих в московскую структуру ещё один татарин — глава градостроительного комплекса Марат Хуснуллин. Слухи о «казанской мафии в мэрии» ходят давно, но сама Карима эти связи отрицает. Более того, она даже ни разу не была в Казани, а родилась и выросла в Москве.

— В 2011 году я приезжала в Россию каждый месяц. Я занималась проектом Гейтса, связанным с ядерной энергетикой, а нашим партнёром был «Росатом», и мне постоянно надо было посещать конференции здесь. На одном из таких мероприятий я познакомилась с Маратом Шакирзяновичем Хуснуллиным, рассказала ему некоторые свои идеи. Потом я познакомилась с Эрнстом Филсуровичем Мавлютовым, и вот так пошло: сначала стала заместителем директора Генплана, потом первым заместителем, а теперь — исполняющим обязанности начальника, когда Мавлютов перешёл на другую должность.

Звучит как американская мечта: встретила, познакомилась, рассказала. «Я человек вообще такой энергичный и позитивный, легко нахожу общий язык с людьми, — говорит Карима, — сразу руками размахиваю, улыбаюсь. Я верю, что можно сделать много хорошего, полезного для России, для Москвы, особенно если энергично взяться. И вот эта энергетика как-то сближает. И всё у нас складывается». С другой стороны, как не сложится, если за спиной характеристика от Билла Гейста: «Такие люди, как она, восхищают меня».

«Я — ненормальная патриотка»

Последние 20 лет новый директор Генплана провела за рубежом: уехала в третьем классе, когда отцу предложили вести научный проект в США вместе с американскими учёными. Там поступила в престижную школу Albany Academy for Girls, экстерном окончив российскую гимназию. Разработала научный проект по физике, выиграла олимпиаду в Нью-Йорке, вошла в четвёрку победителей уже международной олимпиады в Калифорнии. Потом бюджетное место в знаменитом Принстоне, который она окончила за три года вместо положенных четырёх, потом магистратура в не менее знаменитом Массачусетском технологическом институте. В финансируемой Гейтсом компании Intellectual Ventures она как математик решала задачи моделирования распространения инфекционных заболеваний и с нуля создала научно-исследовательскую лабораторию, потом участвовала в проекте ядерных технологий. В общем, зачем Нигматулина московскому правительству, примерно понятно. Другой вопрос — зачем московское правительство Кариме Нигматулиной.

— Это воспитание моих родителей: патриотизм, любовь к родине, — кажется, Карима не боится громких слов. — Да, я ненормальная, все друзья мне говорят: «Что-то тебя заносит», такие люди в фильмах бывают, а в реальной жизни нет. Я знаю, что может, это странно, но я такая «ненормальная патриотка».

Поначалу такие слова режут слух, как если бы их произносили депутаты «Единой России», в очередной раз пойманные на квартире в Майами. Но здесь всё наоборот: в конце концов, кто ещё может себе позволить говорить о патриотизме, если не человек, уехавший из США ради номенклатурного кабинета на Триумфальной площади, дом один.

«Я не правительство»

Для западного человека у Нигматулиной слишком консервативное воспитание:

— Для многих институты, появившиеся ещё в советское время, как наш Генплан, который создан по указу Сталина, — это такой рудимент советской системы. Но это же история, фундамент, и моя задача в том, чтобы институт продолжал участвовать в проектах, которые определяют развитие Москвы. Для этого институт Генплана и был создан. И я уважаю эти традиции.

Ссылки на богатую историю, как всякое бряцание медалями, любят чиновники как раз старой формации. Но Карима тут же поправляется: «Если честно, что сейчас говорят об институте Генплана? Понятно, что говорят! А мне важно, чтобы через какое-то время люди знали: в институте Генплана сильнейшие в России профессионалы в области градостроительства, они там молодцы».

И всё вроде логично: эффективный проектный институт выполняет важные стратегические задачи. Только последние 20 лет всё было наоборот: Генплан фактически стал ручной структурой Москомархитектуры, побеждая во всех важных тендерах, и обслуживал градостроительные амбиции Юрия Лужкова. Прежний глава Эрнст Мавлютов в сентябрьском интервью The Village сказал прямо: «По-хорошему, весь Генплан должен был взять и уйти в знак несогласия с политикой руководства города. Но мы все — дети той системы». В конце концов, как сказал другой бывший сотрудник, нельзя же оставить без зарплаты такой большой заслуженный коллектив. Очевидно, Нигматулина не может не понимать, что никаких стимулов к развитию, кроме её личного рвения, и сейчас у института нет. Но пока она в собственных силах уверена.

— Каждый должен понимать, за что отвечает. Я отвечаю за то, чтобы максимально проработать разные предложения: хорда или магистраль может пройти тут — и тогда есть такие плюсы и минусы, а может пройти тут — и тогда такие плюсы и минусы. Я должна сделать так, чтобы максимально вся информация, необходимая для принятия решения, была на столе в стройкомплексе и в мэрии. Но принятие окончательного решения — это не моя зона ответственности, а роль органов исполнительной власти. Иногда я лично буду соглашаться с решением, иногда нет. Но я не орган исполнительной власти правительства, не политический представитель общественности. Я и наш институт — это профессионалы своего дела, мы должны это очень хорошо помнить и не отвлекаться на политику.

«Я всё взвешивала»

Иностранцы и русские, долгое время прожившие за рубежом, вообще как-то терпимее относятся к российским порядкам. Вспомнить хотя бы Кристофера Муравьёва-Апостола, потомка декабриста, родившегося и выросшего в Бразилии: он уже 12 лет реставрирует родовую усадьбу в Москве и тоже рассказывает о российских чиновниках, даже самых нечестных, если не с уважением, то с понимающим спокойствием, как о природном явлении вроде снегопада весной. И в то же время западные русские умеют сами не жить по правилам этой стихии: не давать взяток, не пытаться обойти закон.

— В России такая культура, что начальство должно быть овеяно особой аурой тайны и власти, — констатирует Нигматулина. — Но нет таких западных порядков, которые нельзя внедрить здесь. И Марат Шакирзянович Хуснуллин, и Сергей Семенович Собянин меня поразили тем, что они готовы вести диалог, готовы вникать в вопросы. На совещания я привожу специалистов по конкретным вопросам: правила землепользования и застройки — Олег Баевский, мой заместитель, транспортные вопросы — главный инженер Михаил Крестмейн. Может, для кого-то это непривычно, для кого-то нужна строгая иерархия и келейность. Но когда я пришла на работу, я сразу предупредила: если с чем-то не согласна, буду спорить, даже если это не принято.

Коллега Нигматулиной из правительства Москвы в частном разговоре как-то назвал её «типичной молодой смышлёной девушкой, каких полно в компаниях вроде McKinsey или PriceWaterhouseCoopers». Внешне это действительно так: неброский деловой костюм, аккуратность, доведённая до педантичности, — отличница, в разговоре с которой невольно следишь за каждым своим словом. Мыслит она также логично: чтобы институт был эффективным и профессиональным, работникам Генплана нужны зарубежные стажировки и выступления на конференциях. («Я преподавала в MIT и специально выбирала те предметы, которые мне самой давались сложнее всего. Когда заставляешь себя встать перед людьми и объяснить что-то, то обязательно разберёшься».) Чтобы проекты Генплана были полезными для города, надо вести диалог с местными сообществами, которые лучше всего знают, что необходимо в их районе. Для этого каждую субботу, когда мэр Москвы делает объезд административных округов, Нигматулина на них тоже присутствует и потихоньку записывает номера местных активистов. Хотя среди массовки, подобранной для встречи, всегда может попасться пресловутый «потёмкинский дворник».

Чего точно нет в Кариме Нигматулиной, так это закомплексованности типичного московского чиновника, которая обычно не позволяет идти против течения, говорить правильные и наивные слова, совершать правильные, но наивные поступки и вообще создавать обстановку, в которой другие тоже не боятся говорить. «Вы только не думайте, что я пришла сюда, не представляя, с чем могу встретиться: у меня папа академик РАН, а брат был директором проектного института в Санкт-Петербурге. Они мне говорили о разных „страшилках“ в России. Я два с половиной месяца обдумывала свой шаг, всё взвешивала. Но я, в конце концов, и к Гейтсу шла с определённым риском: я была вторым человеком в команде, мне надо было начинать проект с нуля, самой искать людей, двигать, развивать. Везде есть риск».

«За этот стол садиться не будем, он какой-то слишком большой. Сядем за этот»,— с лёгкой неловкостью произносит Нигматулина в первую минуту нашей встречи. Впрочем, в огромном кабинете директора Генплана вся мебель по-советски помпезная, так что и стол поменьше овеян начальственной важностью. «Мне вообще не очень комфортно здесь, у меня в компании Гейтса кабинет был вчетверо меньше, сами понимаете. Другая культура отношения к руководителям». Впрочем, на фоне розовых обшарпанных коридоров кабинет обставлен даже со вкусом: светящиеся панели, стол приятного песочного цвета, на стенах, кажется, не висят парадные фотографии Путина с Медведевым. Карима Нигматулина пока не успела внести каких-то существенных изменений ни в это пространство, ни в соседние. Вот только при прежнем главе в приёмной было сразу два секретаря, а теперь остался лишь один.

Источник: www.the-village.ru. Фотографии: Ryan Matthew Smith для Forbes Woman