Чем иранский народ отличается от российского
25 Июня 2009

• Версия для печати

События в Иране наглядно продемонстрировали, что наличие или отсутствие в какой-либо стране оппозиции, реальной политической борьбы, в конце концов, демократии, не зависит от степени жесткости правящего режима. А зависит от того, есть у народа политическая воля или нет. Иранский режим очевидно жестче российского, однако в этой стране есть и оппозиция, и политическая борьба, и даже, осмелюсь утверждать, демократия.

Потому что у иранского народа политическая воля есть. Он доказал это ровно тридцать лет назад и демонстрирует сейчас. Нетрудно заметить, что объятые пламенем восстания улицы Тегерана 2009 года разительно напоминают те же самые улицы года 1979. Поэтому всем противникам политического ислама и иранской международной политики, надеющимся на вестернизацию и либерализацию (как ее понимают в западной политической традиции) Ирана не следует обманываться относительно сути и смысла происходящего — это проявление того же самого шиитского протестного духа, выплеск которого в 1979-м завершился свержением шаха.

Между Ахмадинежадом и Мусави нет какой-то кардинальной разницы, что констатировал и Барак Обама. Манифестанты в Тегеране и других городах действительно несут плакаты "Where is my vote?", апеллируют к международному сообществу, на что имеют полное право. Но, идя на встречу вероятным или реальным пулям полицейских и солдат, они, я предполагаю, все же гораздо чаще кричат "Аллах акбар".

Поясню свою позицию: лично я не хотел бы жить в Иране, жить под властью попов, в условиях жестких религиозных и даже бытовых ограничений. Однако глядя на медленную, но неуклонную деградацию России, полуприкрытую футболом и Биланом, на усталость и энтропию Европы (хотя она — "молодец", не сдается), на США, чья политика в роли "государства номер раз" вызывает несогласие как минимум половины даже их собственных граждан (по крайней мере вызывала до избрания Обамы), мне отрадно наблюдать очаг энергии, развития и энтузиазма, который представляет собой в современном мире Иран.

Ценой собственной крови свергнув шахскую монархию, выстояв в чудовищной по зверству восьмилетней войне с Ираком, которого поддерживали фактически весь суннитский мир и Запад, ограниченный серьезными санкциями и на какое-то время почти полностью изолированный,

Иран до сих пор продвигает свой политический проект.

Этот проект, между прочим, в 1979 году стал в равной степени антитезой проектам как западному, так и советскому.

Другое дело, что нынешние события свидетельствуют о наличие в Иране еще не критичных, но уже крайне серьезных конфликтов и противоречий. Сторонники Мусави хотят, чтобы доходы не вкачивались только в развитие ядерной, космической программ и наращивание военной мощи. Они хотят ограничить вмешательство клерикалов в жизнь общества, хотят большей открытости страны, развивающаяся экономика и энергия которой в конечном итоге могут взорвать Иран изнутри, первые симптомы чего мы и наблюдаем в эти июньские дни.

Мне довелось присутствовать на круглом столе на тему президентских выборов в Иране, которые прошел накануне этих выборов. Все три эксперта, принимавшие в нем участие, сошлись во мнении, что новый иранский лидер, кем бы он ни был, не станет ни останавливать ядерную программу, ни идти на кардинальные уступки Западу, ни покушаться на основы политической системы, в которой заложен приоритет клерикальной власти над светской.

После того как начались волнения, один из этих аналитиков, Евгений Сатановский, уже не был столь уверен в стабильности иранского строя. Он выразил надежду, что эти события могут стать началом конца столь нелюбимого им оплота политического ислама.

Тогда среди манифестантов уже появились первые жертвы, и Сатановский высказал мнение, что

действующая власть в любой стране может позволить себе применять огонь на поражение только в том случае, если "она готова перестрелять всех, всю толпу, и толпа это знает и боится".

Так было на площади Тяньаньмэнь в Китае. Другой вариант, плачевный для режима, — попытка применить силу без готовности идти до конца, как было в СССР в 1989-м и 1990-м в Тбилиси и Вильнюсе. Каков в этом смысле "расклад" в Иране, Евгений Сатановский однозначно утверждать не взялся.

Но он не упомянул о существовании еще и третьего варианта развития событий. "Персидский" режим шаха Мохаммеда Реза Пехлеви славился своей жесткостью, а его спецподразделение САВАК вошло в легенды наряду с СС и латиноамериканскими "эскадронами смерти". Шах в принципе был готов применять насилие "на полную катушку" и начал это делать, но иранцы ответили на это протестами, саботажем и забастовками таких масштабов, что просто остановили всю нефтедобывающую промышленность страны и утопили монархию в крови расстрелянных демонстрантов.

Чем закончатся новые гражданские потрясения в Иране, сейчас прогнозировать не возьмется, наверное, никто. Лично я надеюсь, что голоса противников Ахмадинежада так или иначе будут услышаны, учтены властью, нынешнее гражданское противостояние обернется как можно меньшим количеством жертв, а "сияющая мечеть на холме", исламская республика Иран, продолжит свое самостоятельное развитие.

Если же это восстание — первый камень оползня и после него Иран начнет "заваливаться", ну что ж, так тому и быть, вот уж действительно, "на все воля Аллаха". По крайней мере, тридцать лет они продержались. Тридцать лет воля одерживала верх над энтропией и инерцией.

Антон Семикин. Каспаров.ру