Чичваркин, весь в белом
3 Сентября 2009

• Версия для печати

2 сентября исполняется год с момента возбуждения уголовного дела, фигурантом по которому проходит Евгений Чичваркин. Корреспонденту радиостанции Business FM удалось лично обсудить с ним эту памятную дату и связанные с ней события.

— Где вы сейчас живете, чем занимаетесь?

— Живу в Великобритании, ничем не занимаюсь.

— Понятно. Давайте поговорим о тех обвинениях, которые выдвигают против вас. Изложите, пожалуйста, свою версию событий.

— Я ее в принципе изложил на пресс-конференции, которая была в сентябре прошлого года, и, в общем-то, никак не изменилась с того времени. Те же люди, которые ограбили весь рынок в 2005 году под видом борьбы с контрабандой — то есть изъяли у семи компаний товаров на 50 млн долларов в пользу государства, потом по подложным документам похитили у государства эти телефоны, продали их на рынке за наличку и выручили 25 или 30 млн долларов — попытались, уже когда мы были в белом поле, опять весь рынок засунуть под плинтус, чтобы все были в черном поле, чтобы можно было дальше всех грабить.

В первый раз у них это не получилось. Первый раз, наверное, в истории, нам вернули телефоны, которые были изъяты по поддельным документам (по-моему, этот следователь до сих пор находится в розыске). А люди, которых тогда посадили, вышли. Милиционерам хотелось отомстить. Кому-то хотелось видеть другой стоимость компании либо забрать ее бесплатно. И когда эти интересы совпали в прошлом году, компания попала под давление.

В общем, одни и те же люди в течение четырех лет компанию и весь рынок преследовали.

— Вы можете назвать какие-то фамилии?

— Это не секрет, это официальные большие люди. Это 38-е управление «К» — бюро специальных технических мероприятий. Они почему-то считали, что весь этот рынок их, и, в общем, весь этот рынок стригли и, наверное, и сейчас стригут, я уже не знаю.

— Иными словами, вы настаиваете, что история все-таки берет начало с того конфликта с «Моторолами».

— Есть люди, которые занимались изъятием телефонов в пользу государства, а потом и хищением у государства по подложным документам... Например, тот человек, который изымал телефоны, он же допрашивал, например, Ермилова по делу о похищении курьера Власкина. Там есть личный мотив, видимо.

— В прессе высказывалось мнение, что Власкин не такой уж простой экспедитор, что он был вашим партнером по ввозу нелегальных телефонов, и вы там с ним что-то не поделили, и он забрал эту партию телефонов якобы в счет своего долга. Что бы вы могли ответить на эти предположения?

— Еще писали, что я приехал на Давосский форум и приставал к чиновникам с просьбами меня спасти, а также во время саммита «двадцатки» обращался к чиновникам с просьбой меня спасти. А еще было, что у меня жена беременная, и я буду ведущим программы...

В общем, в прессе было столько всякой х…, что комментировать домыслы и вымыслы не вижу никакого смысла. А по существу вопроса могу сказать, что у меня нет партнеров из числа водителей «Газелей».

— Эти вымыслы, может быть, и появились как раз из-за того, что вы хранили молчание…

— Да я уже все сказал. Честно, но сжато. Человек крал телефоны, за человеком не следили. Милиция объявила в розыск, поймали этого человека, он отдал телефоны, мы написали в милицию заявление, что больше не имеем к нему вопросов. Уголовное дело было закрыто, да и оно без нас было закрыто.

Чтобы не вскрылось это дело изначально, он дважды покушался на убийство, в чем и признался. С помощью своих знакомых пытался убить Дмитрия Канунникова дважды, о чем осталось шесть ножевых ранений, и два дела, которые также были потом потихоньку закрыты. Вот. И копаться в этом всем правовом нигилизме нет совершенно для меня никакого смысла и значения. На бумаге можно написать все, что угодно, она стерпит.

— А можно уточнить, кто такой Дмитрий Канунников?

— А это тот человек, который должен был учитывать все гораздо быстрее. А когда у него руки дошли до учета и когда он понял, что не у поставщиков пропадает товар и не у посредников, а непосредственно наш экспедитор фальсифицирует документы, он начал задавать ему вопросы, тогда на него и произошло это покушение.

— А вы все-таки ездили в Давос и на «двадцатку»?

— Вы знаете, человек, который здесь, в Англии, три года пробыл, говорит: «С моего приезда в Англию у меня был проект, который был посвящен возвращению в Россию, три года я занимался возвращением в Россию». Сейчас он работает в «Роснано». А я не делаю для этого ничего. Огромное количество всевозможных людей пытается дозвониться — мол, давай как-то решать вопрос, давай мы порешаем, давай, давай. А я для этого ничего не делаю.

— Почему?

— Жалко денег и сил. В этом нет смысла. В России у меня нет больше дома, у меня семья здесь. У меня нет возможности начинать бизнес, потому что вообще нет возможности начинать бизнес. Нет больше компании.

— Человек, о котором вы говорили — это Олег Киселев. Ему удалось вернуться.

— Ему удалось, а мне не надо, чтобы мне удалось. Я не хочу.

— То есть в принципе вы вообще не планируете возвращаться в Россию?

— Нет. Когда это будет свободная страна, где можно созидать — с удовольствием, но сейчас я не представляю себе, когда это может произойти.

— Почему вы согласились на это интервью?

— Российский менталитет вообще любит годовщины. Любят же год отмечать — ребенку год, со дня смерти год, с момента конфликта в Южной Осетии год. Мне тоже захотелось как-то отметить год.

Смотрите, у нас как принято: все коммерсанты, все бизнесмены априори уголовники, виноватые люди, об которых надо вытирать ноги, и мазать говном. А они должны тихо сидеть под лавкой и обсыхать, будучи благодарными, что они живы. Потому что коммерсант и любой предприниматель-бизнесмен — это вор, бандит, и скорей всего, вообще страшный бандит. Если он маленький, то он еще маленький злодей, а когда вырастет, то страшный злодей. Многим показалось, что у меня какое-то огромное чувство страха. Нет у меня чувства страха больше.

— Но было?

— До отъезда — конечно. Я знаю, что суд надо мной будет независимый от какой-либо политики. Я к этому суду абсолютно готов и спокоен.

— Вы имеете в виду суд по вопросу об экстрадиции?

— Любой суд, который будет на территории Великобритании. Я спокоен, потому что я чист перед страной, перед совестью, перед компанией, перед всеми людьми — перед теми людьми, кто купил компанию, перед моими партнерами. Я чист, и, в общем, моя совесть очень на месте находится. И, слава богу, мне не нужно идти на постоянные сделки с ней, как это было перед отъездом.

— До какого момента у вас был страх?

— До момента, когда я увидел в аэропорту Лондона мою семью.

— Скажите, получали ли вы уже какие-то документы по вопросу экстрадиции?

— Я?

— Адвокаты говорят, что по правилам власти Великобритании должны вам вручить повестку о том, что вы разыскиваетесь Интерполом, российскими властями, и потом вам уже дают повестку для вызова в суд, и суд Лондона уже решает — выдавать вас или нет.

— Наверное, это произойдет.

— Но пока у вас никаких данных?

— Никаких. Дело в том, что для суда в Лондоне нужна такая вещь, давно забытая в российском правосудии, как доказательства.

— Российская прокуратура уже направила в Великобританию свой запрос с пакетом документов.

— Направила так направила.

— В прессе была информация, звучали предположения о том, что вам и вашему партнеру Тимуру Артемьеву не заплатили за продажу «Евросети». Так ли это?

— Знаете, так как продажа компании происходила, во-первых, под давлением со стороны рейдеров, а также в момент сильно ухудшающейся конъюнктуры рынка, у нас, конечно, возникли шероховатости в договоре. Но благодаря нашей, на мой взгляд, исключительной честности и открытости по отношению к нашим партнерам, нам удалось практически нивелировать все расхождения в нашем видении. То есть, скажем так, доминирующее количество вопросов нам удалось преодолеть.

— Вы можете назвать сумму сделки?

— Конечно, нет. Зачем?

— То есть, в принципе, не можете сказать, сколько вы получили?

— Дело в том, что некоторые люди мои деньги уже мнимо разделили — кому сколько достанется, уже как бы нафантазировали. А я не собираюсь ни с кем делиться. Эти деньги моим потом и кровью заработаны. Они заработаны огромным количеством усилий, огромным количеством людей, которые получили опыт и большие зарплаты, а теперь эта машина работает на большую и уважаемую компанию.

Все, что причитается, кстати, с этой сделки государству, я заплатил, будучи уже здесь, в июне. И те же самые люди препятствовали тому, чтобы я заплатил эти деньги. Даже напали на человека, который сдавал декларации. Но, к счастью, они были сданы за 20 минут до этого. Вообще, кроме оперативных действий, было еще порядка шести актов бандитизма в адрес нас и наших коллег, и наших помощников, которые работали.

Если дело до суда дойдет, в принципе, можно будет описать.

— То есть вы и ваш партнер Тимур Артемьев не испытываете финансовых затруднений, о чем писалось в прессе?

— В прессе писалось вообще о немыслимом, о двух снегопадах в Англии вместо одного.

— То есть у вас устойчивое финансовое положение?

— Послушайте...

— Я понимаю, что это нескромный вопрос...

— Да, во-первых. Во-вторых, то, на что я рассчитывал, я на сделке практически и получил. У меня не было изначально каких-то безумных фантазий. Можно сказать, что я удовлетворен результатами. Не на 100%, конечно, но тем не менее.

— А чем занимается сейчас ваш партнер Тимур Артемьев? Вы знаете, где он?

— Знаю. Но я не уверен, что он хочет об этом говорить.

— Он не в России?

— Спросите у него.

— А почему следственные органы вами заинтересовались, а им нет?

— Когда в 2006 году посадили милиционеров, которые занимались рейдерством абсолютно белых телефонов, ввезенных нами, они, чтобы оправдать свои действия, пустили такой слух, что я якобы коррумпировал каких-то других милиционеров, чтобы этих милиционеров посадить. И они очень любят этот слух муссировать. На самом деле я, естественно, это не делал, потому что если гипотетически предположить, что я бы это сделал, то вряд ли бы они вышли тогда. И вообще, моя любимая работа была — покупка и продажа мобильных телефонов.

Безопасностью же занимался тот человек, который сейчас находится, к сожалению, в тюрьме, по сфальсифицированному уголовному делу, основания для которого были за день или два до обысков подложены в офис одним из нечестных сотрудников. Об этом я тоже говорил уже.

— А еще была информация о вашем намерении пойти на сделку со следствием. Так ли это?

— Вы себе представьте, что вас захватили в заложники, и вымогают деньги, и вы пойдете на сделку? Я — нет, я себе такое не представляю. Как можно идти на сделку и признаться в том, что ты не делал, чтобы оправдать незаконные аресты? С какой целью? Если бы я очень хотел вернуться и у меня была бы вместо совести большая задница, то, наверное, я бы так сделал. Но я так не буду делать.

{…}

— Вернемся к тому времени, уже когда арестовали Левина, и вы еще были в России. Вот тогда вам поступали какие-то предложения от следствия, как обычно бывает?

— От следствия нет, а от людей близких и очень знакомых, соответственно, постоянно поступали предложения — пойти в коррупционный сговор. Отдать столько денег, потом больше денег, потом отнимут еще столько денег, потом столько денег... Такие предложения до сих пор поступают.

— Суммы крупные?

— Конечно.

— Больше миллиона долларов?

— Я же говорю, что все наши деньги, которые мы получили, уже поделены.

— Что бы вы хотели сказать тем, кто здесь в России — своим партнерам, своим друзьям, близким?

— Надо сказать большое спасибо прокуратуре, благодаря которой я четко понял, кто настоящие друзья, а кто говно. За это огромное спасибо. А то так бы где-нибудь под старость узнал и расстроился бы.

А всем остальным чего сказать? Созидайте, пока можно.

Полностью на BFM.ru