Дело жирных не умрет, оно возродится в стихах
15 Июня 2011

• Версия для печати

«Власть» продолжает проект «Кремлевские стенания», в котором авторы моделируют будущие воспоминания крупных политических фигур путинской России (журнал публикует «воспоминания о будущем»: Путина свергли в результате «цветной» революции в 2012 году, и теперь видные лица путинской эпохи вспоминают о нем). В предыдущих номерах Захар Прилепин и Авдотья Смирнова исполнили VIP-мемуары за Владислава Суркова и Василия Якеменко соответственно. В этом номере предлагаются фрагменты из еще не написанной автобиографической книги Романа Абрамовича «Роман. Без вранья» (готовится также английская версия книги: True History of the Roman World). Их "Власти" любезно предоставил политолог Станислав Белковский.

"Я не писатель. За всю мою прежнюю жизнь я не написал ничего длиннее заявления о приеме в комсомол. И все-таки я, приблизившись к экватору моей земной жизни, решил взяться за перо. Почему?

Потому что в последние годы и в России, и на Западе происходят процессы, которые не могут оставить меня равнодушным. В первую очередь я имею в виду попытку системной, последовательной дискредитации группы активных, успешных россиян, которые в 90-х годах XX века решительно поддержали либеральные и рыночные реформы нашего первого президента Бориса Ельцина, а в первом десятилетии XXI века твердо и во многом успешно противостояли попыткам коммуно-чекистского реванша. Становится все более ясно, что новая, свободная, демократическая Россия, сильная своими экономическими ресурсами и творческим потенциалом, многих не устраивает.

По счастью, эпоха Путина нашими общими усилиями завершена. Но неочекистские монстры, порожденные или возрожденные той эпохой, по-прежнему мечтают о глобальном концлагере и ищут себе добычу.

Доказательств тому становится все больше. Достаточно посмотреть на кампанию, которая развернута против меня по обе стороны российской границы. В России вновь предпринимаются попытки возбуждения уголовного дела о нанесении ущерба государству при приватизации нефтяной компании «Сибнефть», хотя еще десять лет тому назад было доказано, что никаких правовых нарушений в процессе создания и последующего разгосударствления этой компании не было и не могло быть. Но гораздо активнее и интенсивнее идет аналогичная кампания на Западе. Как ни странно, в авангарде борцов против Романа Абрамовича полицейские власти Великобритании — страны, в которую я с 2002 года инвестировал более миллиарда фунтов стерлингов (и речь, поверьте, идет не только о футбольном клубе «Челси»). Чего стоят, например, обыски в моих домах в Западном Сассексе и лондонском районе Бельгравия! Арест пяти из семи моих яхт, трех из четырех самолетов и даже легкого вертолета Eurocopter, из-за чего оказалась сорвана программа летнего обучения моих средних детей. Или недавнее заявление бывшего министра иностранных дел Соединенного Королевства Дэвида Милибанда о том, что я предлагал кому-то 100 млн ф. ст. за предоставление мне британского гражданства.

Я думаю, что все эти действия — составные части одной масштабной операции спецслужб. Причем операции международной. Почти уверен, что фактическим инициатором гонений на меня является консервативная группировка неокоммунистов-андроповцев, окопавшаяся в спецслужбах России. Эти люди не могут простить мне, что я принадлежал к числу тех активных думающих россиян, которые использовали все свои возможности для предотвращения авторитарного чекистского переворота в 2000-х годах. Меня совершенно не удивляет трогательное единство российских и британских силовиков в охоте за мной. Там, где речь идет об ограничениях свободы, они удивительно быстро умеют находить общие цели и общий язык.

В такой ситуации я не могу молчать.

Беспокоит меня и информационная война, развязанная против России в разных странах мира. Характерный пример — недавно изданная 500-тысячным тиражом книга скандально известного журналиста Люка Хардинга «Yeltsin’s Family Values» («Ценности семьи Ельцина»). В этой книжке любитель дешевых сенсаций пошел даже дальше «специалистов» из MI5 и MI6. Он не только описывает мифические дворцы и виллы в Великобритании, Франции и Германии, якобы принадлежащие членам семьи первого президента России Татьяне и Валентину Юмашевым, но и пытается обвинить лично меня. Причем в совершении очень тяжких, страшных деяний. Например, в том, что не без моего ведома погибли люди, которые противились созданию «Сибнефти» в середине 1990-х годов. Но главное обвинение, которое Хардинг предъявляет и мне, и моим давним личным друзьям, Татьяне и Валентину: дескать, именно мы привели к власти Владимира Путина и потому должны нести ответственность — причем не только моральную, но и чуть ли не уголовную — за явления, которые известны всему миру как путинизм. «Эпоха Путина,— утверждает Хардинг,— была лишь эпизодом эпохи Абрамовича, которая продолжается по сей день».

В такой ситуации я не могу молчать. Я должен сказать правду о ключевых событиях российской политики и экономической жизни последних 20 лет. О том, в чем я участвовал и чему свидетелем был. Написав эту книгу, я защищаю не себя — Россию.

Из главы «Путина привел Березовский»

Хочу быть правильно понятым.

Конечно, мы все: и Татьяна Борисовна, и Валентин Борисович, и даже я, хотя я всегда стремился сторониться большой политики,— к весне 1999-го уже неплохо знали Владимира Владимировича. И президент Ельцин к тому времени помнил, кто такой Путин, и хорошо к нему относился.

Но идея, что Владимир Владимирович должен стать преемником Бориса Николаевича, принадлежала не мне, а именно Березовскому.

Я отчетливо помню наш разговор с Борисом на эту тему. В мае 99-го. В центральном, московском офисе «Сибнефти». На Садовнической улице. В той самой знаменитой переговорной на шестом этаже.

Правительство Евгения Примакова только что ушло в отставку. Борис Николаевич назначил премьер-министром Сергея Степашина. Ельцин доверял ему и склонялся к тому, чтобы сделать своим преемником. Борис Николаевич говорил о своем новом премьере с теплотой, но без уверенности, отличавшей его всегда, когда принципиальное решение принято бесповоротно.

Березовский решил на этом сыграть.

— Степашин ваш не годится,— говорил он мне своей привычной скороговоркой, так, словно я имею к выбору кандидатуры следующего президента страны какое-то отношение.— Рыхлый он какой-то, мягкий. Вялый, квелый. Ненадежный. Такой с Примусом и Лужком не справится. И еще эти красные сеточки на щеках. Вы не проверяли, он не бухает?

Торопливая тирада была щедро сдобрена фирменным березовским «академическим» матерком, который я опускаю.

«Идея, что Владимир Владимирович должен стать преемником Бориса Николаевича, принадлежала не мне, а именно Березовскому.»

Мне не очень-то хотелось принимать участие в обсуждении вопроса, явно выходившего за пределы моей компетенции. Но скрепя сердце я не мог с Борисом не согласиться. Может быть, Степашин хороший человек, который никогда не предавал Ельцина. Но я мечтал о другом преемнике. Ином втором президенте. Крепком, мощном хозяйственнике. Таком, как Виктор Степанович Черномырдин. Только на одно поколение моложе. Кремневом, закаленном, несгибаемом. На которого можно целиком положиться, слову которого — бестрепетно доверять.

"Я тут же понял, что передо мной человек незаурядный, и проникся к Александру Стальевичу глубочайшим уважением"

И такая кандидатура у меня была: Николай Емельянович Аксененко. Став в 1997 году министром путей сообщения, Аксененко всего за три года поднял из руин отрасль, вернув МПС порядок и надежность. То же он мог бы сделать и со страной. Да и внешне Аксененко чем-то напоминал Ельцина: высокий, красивый, седовласый. Рукопожатие — крепкое, во всех смыслах слова. И притом — абсолютный рыночник и либерал. Который отлично понимал, что Госплан создает проблемы, а не решает их. Если Ельцин был либералом поневоле, то Аксененко — от природы.

Может быть, если бы Аксененко стал президентом после Ельцина, развитие России в XXI веке пошло бы совсем по другому пути.

(В 2005-м Николай Емельянович умер от болезни крови, смещенный со всех постов, забытый Кремлем. Я горжусь тем, что один из пяти венков на его похоронах был от Романа Абрамовича.)

— Аксененко не канает совершенно, поверь мне,— огорошил Березовский.— Длинная фамилия, да еще заканчивается на «ко». Фамилия должна быть русской, простой и короткой. Чтобы дядя Вася с тетей Нюрой в один присест усвоили. Вот Путин — прекрасный вариант.

Повисла пауза. Я не сразу понял, предлагает ли Борис эту кандидатуру всерьез или просто приводит шутливый пример:

— Ты думаешь, что президентом может стать кагэбэшник? Чекист?

Тут-то и выяснилось, что Березовский совершенно не шутит:

— Старик, именно кагэбэшник и должен быть президентом. Чекист. Но не настоящий. Не тот, который спит с маузером Дзержинского под подушкой. А искусственный. На самом деле — бизнесмен. Наш, современный человек. Путин как раз такой, сто процентов. Все понимает. Ясно мыслит. Красиво говорит. Ну нормально говорит, во всяком случае. И он реально любит Бориса Николаевича. Я это с ним обсуждал много раз. Он только что на даче у меня был, на мысу (вилла Березовского на мысе Кап д’Антиб, Франция.— Р. А.). Так любит, что чуть не плачет. И потом — нам нужен преданный преемник. Чтобы ни за что не сдал. Ты помнишь, как он повел себя в истории с Собчаком? Любой бы на его месте сдал Собчака. Любой, я тебя уверяю!

Березовский был прав: перспективному политику, да еще в должности главы крупнейшей спецслужбы, было куда выгоднее не выручать из беды бывшего учителя. Но Путин, хоть и рисковал должностью и даже всей карьерой, выручил. Этот пример нельзя было игнорировать.

Несколькими годами позже один человек (еще не пришло время назвать публично его имя) по-другому рассказал мне ту давнюю историю с Собчаком:

— Ты думаешь, Путин Собчака спасал? Нет — себя! Ведь всеми коммерческими делами в питерской мэрии ведал кто? Путин, первый заммэра. А мэр и не знал ничего. Был вообще не при делах.

Но тогда, в мае 99-го, мне это не пришло в голову. Я сказал:

— Хорошо, пусть Путин. Но при чем здесь я? Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты поговорил с Таней-Валей.

— Почему я? Я совсем не про политику, ты же знаешь. Поговори ты напрямую.

— Нет, старик, тут все хитрее. Я-то, конечно, поговорю. И приведу им все рациональные аргументы. Но историю с Собчаком должен напомнить им ты.

"Неочекистские монстры, порожденные или возрожденные той эпохой, по-прежнему мечтают о глобальном концлагере и ищут себе добычу"

Да, все понятно. Это трогательное повествование должно звучать из уст детдомовца, человека бесхитростного, вовсе не склонного к интригам, от которого близкие президента не ожидают никакого подвоха. Борис — хороший психолог, это у него не отнять.

В тот же вечер Татьяна и Валентин услышали мои аргументы. А еще через пару дней передали их президенту.

В той майской переговорной Березовский сказал еще одну важную вещь: Путин не хочет власти. Он хочет престижа и денег. Такой человек и должен стать президентом. Поскольку он никогда не станет узурпатором. У власти должны быть те, кто не хочет ее, даже боится ее. Путин — таков.

Последнее, что я спросил у Березовского, перед тем как закончить разговор:

— А ты не боишься, что с Путиным придут настоящие, старые чекисты? Что они, как тараканы, полезут изо всех щелей? И испортят все то, что мы строили почти десять лет?

— Ну чушь собачью ты городишь, извини, старик,— раздраженно ответствовал Борис.— Какие чекисты? Где они? Где ты их видел? Вымерли давно. Не пережили естественного отбора. И запомни: Путин все понимает. Все! С ним просто надо правильно договориться.

…Сейчас Березовский судится со мной в Лондоне. Тщетно пытаясь доказать, что я заставил его продать пакеты акций ОРТ и «Аэрофлота» по заниженным ценам.

«Он и был менеджером проекта «Путин». Да, придумал Путина-преемника Березовский, но привел к власти — Волошин»

Бедный профессор математики, член-корреспондент РАН! Он действительно, кажется, не понимает, что после его жестокой ссоры с Путиным только благодаря моему вмешательству он получил за свои активы деньги. Реальные, большие деньги. Останься он тогда с Путиным один на один — и будущая судьба Ходорковского показалась бы ему завидной.

Из главы «Про людей и уродов»

Миша. Мишаня. Михаил. Михаил Борисович.

Я называл Ходорковского по-разному. Хотя он всегда — сейчас я это понимаю особенно отчетливо — был моим другом. Или я — его. Это как посмотреть.

"Он действительно, кажется, не понимает, что после его жестокой ссоры с Путиным только благодаря моему вмешательству он получил за свои активы деньги"

История Ходорковского сидит в моем сердце занозой. И даже когда Мишу выпустят из тюрьмы (а я думаю, это вскоре обязательно случится), рубец на сердце останется.

Мы с Мишей — люди одного поколения. У нас очень много общего. Хотя есть и различия. Он — из полной, счастливой, интеллигентной московской еврейской семьи. Я лишился родителей в раннем детстве, после чего помотался по стране, пережив многие годы нищеты. Михаил уже в 1980-х был процветающим комсомольским работником. А я только в 2001-м получил наконец высшее образование, окончив Московскую государственную юридическую академию.

Но в главном мы всегда были едины. Нам повезло, что мы вошли в активную, самостоятельную жизнь в дни распада и краха тоталитарной системы. И те возможности, которые перед нами открылись, мы хотели использовать для построения новой, свободной России. Руководствуясь этим, мы жили и действовали.

Его бросили за решетку те самые «настоящие» кагэбэшники, старые — не по возрасту, но по мировоззрению и духу — чекисты, существование которых так легкомысленно отрицал в 1999-м Березовский. Люди, которых привел с собой в Кремль Путин.

Поначалу Володя нисколько не ставил под сомнение наши общие цели и задачи. Не возражал против командной дисциплины. Но сразу заявил: в администрацию президента должны прийти его люди. Они будут заниматься канцелярией, графиком, протоколом и — внимание! — безопасностью.

Мы не видели в этом никакого подвоха. И легко согласились.

Володя назначил сразу четырех чекистов на ключевые должности. Ничего страшного — думали мы. Все-таки он должен не просто быть президентом, но и чувствовать себя президентом. Хозяином не только страны, но и положения.

Тем более что руководителем администрации Путина оставался Александр Стальевич Волошин. Человек, которого все эти чекисты сначала боялись как огня, даже более того — лебезили, заискивали перед ним.

На личности Саши Волошина не могу не остановиться подробнее.

Мы с Сашей познакомились, если мне не изменяет память, в конце 1997-го. Все в той же переговорной «Сибнефти», на шестом этаже нашего корпоративного офиса. Переговорная ничем не примечательная, кроме одного: тогда это было единственное место в Москве, гарантированно защищенное от прослушивания.

И вот, помню, сидим мы с Сашей, Александром Стальевичем, в знаменитой переговорной. А офис, где раньше была «Сибнефть», а сейчас располагается московское представительство холдинговой компании Millhouse, находился на улице Осипенко. Которую только что — тогда, в 97-м,— переименовали в Садовническую. Возвратили улице историческое имя.

Я рассуждал вслух, абсолютно безответственно:

— Вот сидим мы теперь на Садовнической. А были — на Осипенко. А кто такой Осипенко — никто ведь и знать не знает.

И тут, к моему огромному изумлению, Волошин, который работал тогда скромным помощником руководителя администрации президента Валентина Юмашева, без запинки все объяснил. Осипенко — не кто такой, а кто такая… Полина Осипенко, в девичестве — Дудник, летчица, одна из первых женщин — Героев Советского Союза. И это во времена, когда ни интернета, ни «Википедии» еще не было!

До поры до времени я мог чувствовать себя в безопасности только в одном регионе Российской Федерации — на Чукотке. Где в конце 2000 года я на свободных, демократических выборах был избран губернатором

Я тут же понял, что передо мной человек незаурядный, и проникся к Александру Стальевичу глубочайшим уважением.

Волошин возглавил администрацию президента Ельцина в марте 1999-го. В сложнейшее время, когда решался вопрос о будущем страны. Когда элиты уже начали группироваться вокруг Примакова и Лужкова, не веря, что Кремль сможет обеспечить преемственность власти. В том, что коррумпированные кланы, стоявшие за избирательным блоком «Отечество — вся Россия», все-таки не сумели прорваться к власти,— огромная Сашина заслуга.

Он и был менеджером проекта «Путин». Да, придумал Путина-преемника Березовский, но привел к власти — Волошин.

Он же и организовывал всю кремлевскую работу в первые годы путинского правления. Попервоначалу Владимир Владимирович прислушивался к Александру Стальевичу беспрекословно.

Только путинские чекисты — как же, ведь теперь у них был «свой» президент страны! — постоянно разлаживали выстроенный Александром Стальевичем механизм. Иногда руководитель администрации не выдерживал — приезжал ко мне жаловаться. Просто как к старому товарищу, способному понять ситуацию без лишних комментариев и разъяснений.

— Я Володе сказал: эти твои уроды…

«Уроды»? Так откровенно? Меня передернуло.

— Саша, ты не боишься?

— А чего мне бояться? Я работаю по 16 часов в сутки. Взяток не беру. Если смогут найти на мое место кого получше — пусть найдут.

Я обратил внимание, что Волошин впервые на моей памяти сказал не «если сможет», имея в виду лично Путина, а «если смогут» — во множественном числе. Он уже понимал, что команда силовиков сформирована и вгрызается во власть. И просто так они не разомкнут свои жадные челюсти.

Доказательством тому и стало дело ЮКОСа в 2003 году.

…С самого начала мы с Волошиным были категорически против разгрома ЮКОСа. Александр Стальевич говорил об этом Владимиру Владимировичу почти каждый день. Я же вынужден был молчать. Потому что оставался лицом заинтересованным. Мы с Михаилом Борисовичем только что затеяли сделку по слиянию ЮКОСа и «Сибнефти». И по условиям нашего контракта управляющая компания Millhouse получила аванс $3 млрд. Я не мог подставлять своих партнеров и надеялся, что сделка завершится невзирая на обострение отношений между Путиным и Ходорковским.

Но разумеется, никто из нас не предполагал, что Мишу арестуют. Это было за гранью нашего понимания. И за рамками правил игры — какими мы их видели для современной России, развитой, растущей, свободной страны XXI века.

Александр Стальевич, несмотря на чекистский натиск, верил в благоразумие Путина. И убедил Ходорковского остаться в России, считая, что ему не суждено оказаться за решеткой.

Вечером в субботу, 25 октября 2003 года, когда Миша был уже десять часов как в «Матросской тишине», мне позвонил Александр Стальевич:

— Рома, что будем делать?

— Саша,— ответил я, с трудом сдерживая слезы.— Мы должны сделать все, чтобы его отпустили. Немедленно отпустили!

— Вот и я так думаю. В понедельник в девять утра у меня встреча с Володей. Скажу ему сразу: или даешь отбой своим уродам, или я ухожу в отставку.

— Помогай тебе Бог!

Наивные: мы верили, что угроза отставки Волошина, одного из лучших менеджеров нашей эпохи, может их напугать.

…Через несколько часов после отставки Волошин перезвонил мне.

— Имей в виду, Роман. Он мне ничего в открытую не сказал, но у меня впечатление сложилось однозначное: ты следующий.

Следующий! Всегда почел бы за честь оказаться следующим после Ходорковского. Но только, наверное, не в такой очереди.

Еще через три дня со мной на связь вышел один из главных «уродов», основной инициатор ареста Ходорковского:

— Роман Аркадьевич! Вы знаете, что Владимир Владимирович принял решение национализировать активы ЮКОСа. Там у вас, насколько нам известно, лежат три миллиарда долларов. Если можно, мы вам дадим один счетик на Каймановых островах. Вы уж туда перекиньте эти деньжата, пожалуйста.

«Счетик», «деньжата» — лексика одесских мелких воришек. Да и почему счет на Каймановых островах, если национализация?

— Уважаемый имярек,— твердо ответил я.— Три миллиарда долларов являются собственностью Михаила Борисовича Ходорковского. И будут возвращены ему, как только он окажется на свободе.

«Следующий! Всегда почел бы за честь оказаться следующим за Ходорковским. Но только, наверное, не в такой очереди.»

Имярек пытался еще кочевряжиться, но я быстро повесил трубку.

С этого момента они начали меня преследовать. Не понарошку — всерьез.

И сейчас, когда меня спрашивают, почему я живу в Лондоне, я отвечаю: покажите мне безопасную точку на карте России, и я немедленно туда приеду. Прилечу, приплыву.

До поры до времени я мог чувствовать себя в безопасности только в одном регионе Российской Федерации — на Чукотке. Где в конце 2000 года я на свободных, демократических выборах был избран губернатором.

Но в один прекрасный день чекисты достали меня и на Чукотке. И я, посещая столицу региона Анадырь, вынужден был ночевать в городе Анкоридже на соседней Аляске. Из опасений за свою жизнь.

Еще через некоторое время они уговорили Путина убрать меня из губернаторов. Мне удалось зацепиться только за пост спикера законодательного собрания региона.

Они пытались достать меня и в Лондоне. Я уверен, что порция полония, которую привезли в британскую столицу в ноябре 2006-го, предназначалась мне. Почему вместо меня погиб Литвиненко — еще предстоит рассказать. Надеюсь, я доживу до публикации второй части этих воспоминаний.

"Я точно знаю, что летом 2010-го они — те самые путинские силовики — хотели утопить мою яхту ракетой дальнего радиуса действия класса "Сатана""

Я принципиально не хотел, чтобы меня считали живущим «не на родной земле». Потому и завел несколько яхт. Если ты на яхте — ты, может быть, и не совсем на Родине, но и совсем не на чужбине. Ты — в водных просторах, незримо соединяющих тебя с Россией. На последней яхте Eclipse у меня установлен специальный прибор, постоянно показывающий расстояние до России. До четырех населенных пунктов: Москвы, Саратова, Анадыря и Ухты. Там всегда была и остается моя Родина, что бы ни говорили и ни выдумывали мои враги.

Желтые газетенки перемыли мне все кости из-за того, что на моих яхтах есть подводные лодки и системы противоракетной обороны. И никто не хочет понять, что у меня нет выбора. Я точно знаю, что летом 2010-го они — те самые путинские силовики — хотели утопить мою яхту ракетой дальнего радиуса действия класса «Сатана». Это должно было случиться в Атлантике во время запланированного мною путешествия из Лондона в Кейптаун на чемпионат мира по футболу.

…Но те три миллиарда долларов мне все же пришлось отдать «уродам». Они таки нашли у меня слабое место.

В середине 2007 года я почти случайно узнал, что моя бывшая жена, Ирина, крестила наших младших детей. Это известие стало для меня шоком. В этой интриге участвовал один металлургический магнат, сейчас почти разорившийся, а тогда пытавшийся снискать особое расположение чекистов и получить через них доступ к государственным деньгам.

Я замечательно отношусь к православию и Русской Православной Церкви. У меня в друзьях — много православных верующих и даже священников. Но случившееся произвело на меня весьма болезненное впечатление. Я понял, что они подбираются к самому святому и уязвимому — к моей семье. И вынужден был пойти на попятную.

В сентябре 2007-го ко мне приехал личный посланец Путина и ехидным тоном, не терпящим возражений, предложил перечислить $3 млрд в общую копилку «Роснефти» через некое ООО «Прана». Я согласился. Я должен был перевернуть страницу этой войны.

Ничего, Миша, не переживай! Мы с тобой еще заработаем и три миллиарда, и больше!

А всем, кто искренне — или в силу шкурных интересов, как Люк Хардинг,— считает, что ушедшая эпоха Путина была лишь частью длящейся эпохи Абрамовича, я хочу кое-что рассказать. Впервые.

Мало кто знает, что произошло 7 октября 2011 года, в 59-й день рождения Путина. А ведь в тот день судьба России, судьба нашей демократии висела на волоске.

Группа самых влиятельных силовиков в сопровождении 5000 (!) вооруженных до зубов спецназовцев отправилась в президентскую резиденцию «Горки», чтобы заставить Дмитрия Анатольевича подписать заявление об уходе, а заодно — отказ от участия в выборах-2012. Пока кортеж чекистов полз по перегруженной Рублевке, мы — семь членов семьи Бориса Николаевича и пять миллиардеров из списка Forbes — приковали себя наручниками к ограде Дома правительства, что на Красной Пресне. А Саша Волошин принес канистру с водкой Grey Goose.

По мобильной вертушке 4G я позвонил Путину. И сказал: Володя, если ты не остановишь госпереворот, мы сожжем себя.

Володя знал, что я всегда верен своему слову. Уже через месяц на уютных склонах Баварии он подбирал участок для строительства новой, более просторной штаб-квартиры МОК.

Может быть, это и есть главная правда, одно слово которой весь мир перетянет, - публикует журнал "Власть".

Другие публикации этого проекта:

Захар Прилепин пишет за Владислава Суркова.

Авдотья Смирнова рассказывает от имени Василия Якеменко.

Олег Кашин – от имени Константина Эрнста.