Что же мы имеем в сухом остатке от скоротечного президентства Медведева?
2 Мая 2012

• Версия для печати

Президент Медведев свой срок отбыл и уходит. Уже через пять дней в насиженное верховное кресло вернется его прежний владелец. Так до конца и непонятно, был Дмитрий Анатольевич призван калифом на час или его второй срок не склеился уже по ходу первого по каким-то политическим или иным причинам. Еще труднее оценить, что же мы имеем в сухом остатке от его скоротечного президентства: правильных слов было значительно больше, чем серьезных дел. Прояснить это мы попросили человека, который все эти годы возглавлял экспертный институт, считавшийся главным интеллектуальным подспорьем уходящего президента.

Беседуем с президентом Института современного развития Игорем ЮРГЕНСОМ.

— Вспоминаются искандеровские чегемцы, которые, помните, иносказательно говорили о Ленине: «Тот, кто хотел хорошего, но не успел». Сейчас мы хотим подвести итоги президентства Дмитрия Медведева. Что это было? Стопроцентный провал? «Хотел хорошего, но не успел»? Трудно избавиться от ощущения: того, что многие в обществе ждали, не произошло. У тех, кто поверил в медведевские декларации, есть ощущение обманутых надежд, разочарования и даже негодование: мы, мол, тебя были готовы поддержать, а вышел полный пшик. Путин, по крайней мере, ни о какой свободе, которая лучше несвободы, не разглагольствовал. Или, может быть, это президентство все-таки что-то такое дало, что может быть развито в будущем?

— История ведь не дискретна, она не ограничивается какими-то периодами, она развивается поступательно. Путин был, наверное, логичным продолжением ельцинской эпохи. Мы помним, что после дефолта и известного всем физического состояния Бориса Николаевича люди говорили, что так больше нельзя. Горячие головы предлагали даже что-то более мускулистое, чем просто ждать конца президентства Ельцина. И вдруг приходит человек, который здоров, крепок, не пьет, на работе каждый день, заставляет работать окружающих. Подбирает команду, в которую входят Греф, Кудрин, другие люди, обладающие и знаниями, и видением мира. Начинается какая-то стабилизация, приведение чего-то в порядок. И до 2003 года мое, например, ощущение было таково, что появился своего рода Александр II.

Но в 2003 году что-то ломается. И только будущее покажет, что в большей степени — особые групповые специнтересы, корысть или экзистенциальная угроза в лице того, что символизировал собой Ходорковский, — заставило Путина свернуть с пути наведения порядка в сочетании с поступательным демократическим развитием. Прекрасно помню ночные посиделки по Налоговому, Лесному, Водному кодексам, равноправные и творческие разговоры с бюро РСПП и рабочими группами этого бюро. И все это шло в работу. И Касьянов (тогда премьер. — Ред.), и Волошин (тогда глава президентской администрации. — Ред.) были полностью в это вовлечены. Эти три года были самыми продуктивными из времени, которое можно назвать демократическим развитием России.

А потом все пало жертвой «наведения порядка» и вертикализации. Чему, впрочем, тоже были объективные причины. И то, что происходило на Северном Кавказе. И то, что происходило на любой мало и нетрадиционно заселенной русскими людьми территории, где были такие губернаторы, как, например, Бутов. Где 300—400 человек могли избрать бандита просто потому, что он им казался более деловым, способным навести порядок человеком. И возник второй Путин, началась его вторая эпоха. Характерно еще, что организовать этот «поворот» могли только те люди, которые, с одной стороны, считали себя знающими все, а с другой стороны, сплоченными вокруг какой-то идеи. И таковыми оказались члены «силовой корпорации».

— А что же тогда произошло в 2008 году? Ведь Медведев вроде не из этой корпорации?

— В 2008 году перед Путиным встал вопрос: передать все носителю тех же идей Сергею Иванову или все-таки что-то поменять в обществе и вне страны, а потому попробовать другого человека. Молодой юрист, не связанный напрямую с силовой корпорацией, более приемлемый для Запада, для отечественной интеллигенции. Такой ход мыслей я рассматриваю как хороший, оптимистический вариант мотивации.

Или иначе: тонкая оценка личностей преемников, кто посильнее, а кто более управляем… И тогда мы исходим из худшего варианта. Однако произошло то, что произошло: еще одна попытка (не раз происходившая в истории России), которой был не чужд сам Путин в 2000—2003 годах, — попытка некоторой либерализации внутренних отношений, открытия модели, которая к тому моменту была слишком закрыта. А также переналадка отношений с Западом, который начал подавать сигналы, что «энергетическая сверхдержава», использование газового и нефтяного оружия и перебранка через забор — все это ему активно не нравится. Эта попытка произошла. И для нее был найден соответствующий человек.

И действительно, по первому ощущению, инстинкты Дмитрия Медведева выглядели либеральными, демократическими. Стиль его поведения таковым не всегда являлся, как потом показали истории с некоторыми отставками и назначениями, жесткостью голоса и так далее. Но сам он был воспитан в среде, кардинально отличавшейся от путинской, и, судя по некоторым моим личным наблюдениям, он — и с точки зрения своего непосредственного окружения, и с точки зрения того, что читает, чем интересуется,— воспринимал это новое.

— Давайте все-таки уточним, что имеется в виду под «новым»?

— Небольшое открытие страны. Вообще-то в нашей стране невозможно делать резкие движения, если ты не визионер. Если у тебя нет чувства миссии, если ты не Ленин, Сталин, Петр. Все они — одинаковые, эти русские визионеры-модернизаторы. Если у них есть убежденность, что надо вырвать страну из отсталости (обычно 50—70-летней), приблизиться к мировому ядру, значит, надо любой ценой выдирать ее из этого обросшего бородами, коррупцией, клановыми связями, желанием ничего не делать состояния. Если же ты не визионер, если ты воспитан в интеллигентной ленинградской семье и тебе хочется сделать страну получше, но «аккуратненько», да при этом за спиной стоят те, которым надо, чтобы все было уж совсем аккуратненько, то рвануть резко вперед не получается.

— Но есть ощущение, что у него вообще ничего не получилось — ни резко, ни «аккуратненько».

— А вот с этим я не согласен. Он пришел с ощущением, что его в свое время не случайно сделали главой администрации президента. Именно его, а не Игоря Ивановича Сечина, с которым они были вровень, и известно, какие у них были отношения (они, кстати, и сейчас не блестящие). Они представляли разные подходы, разные «школы», но была выбрана именно та, которую представлял Медведев: назовем это «спокойным модернизационным рывком», без залезания за «красные линии», с сохранением дружеских отношений со старшим товарищем.

Сухой остаток — его «перезагрузка» с Обамой. Я свидетель, как люди в погонах, особенно после Тбилиси, отнеслись к этому. А будущее, может, покажет, что и сам конфликт с Грузией — не совсем чистый эксперимент, а, может быть, направленный рядом товарищей на указание ограничителей: и в движении в сторону Запада, и в рывке в либерализм. Впрочем, это уже из области конспирологии. Однако после Тбилиси был подготовлен такой текст к инаугурации Обамы, что хоть стой, хоть падай! Как к вражеской державе, очень жесткий, в стиле холодной войны.

Значит, вот с этого низкого пункта человек все-таки смог создать совершенно другую картину взаимоотношений с Соединенными Штатами. Как свидетель могу сказать, что следующая большая веха — попытка не пустить его в Лиссабон в ноябре 2010 года на саммит Россия—НАТО. Просто не пустить, доказывая, что они нас там обманывают… Но подготовились, поехали, и Медведев сделал reset с Расмуссеном, с НАТО. Сделал во многом поверх силовой бюрократии.

Замечательная операция — нормализация отношений с Польшей. Отличная операция — делимитация морского дна с Норвегией. Это была очень тяжелая история, тянувшаяся еще с 1970 года. Общее улучшение обстановки такое, что когда мы уезжали с последнего саммита Россия — ЕЭС из Брюсселя (мы были там в рамках круглого стола бизнеса), к нам зашли Баррозу и Медведев, а также все те люди, которые со стороны европейской бюрократии все время ныли: это не то, то не так. А тут подошли и говорят: «А вот сегодня мы поняли, что заканчивается, скорее всего, самый лучший период наших отношений, наверное, медовый месяц». Эта оценка чувствовалась и в Сеуле, когда во время конфиденциального разговора Медведева с Обамой не был выключен микрофон: «Дмитрий, доверяю тебе, хочу сказать, передай Владимиру, что, конечно, я сейчас связан по рукам и ногам, но выберусь…» И так далее. Так что на внешнем рейде, где он был командиром по конституции, было сделано много.

— То есть получается, что все достижения исключительно на внешнем фронте?

— Вторая область — это то, над чем сейчас похихикивают, но что в принципе зашло довольно далеко — это сколковская «био-нано-айти» область. Над ней серьезно и внимательно работали, и она, в общем, в значительной степени какие-то свои результаты для креативной молодежи дала. И даст еще.

И, наконец, если мы говорим о вещах, которые нам как либералам важны, то кто бы начал эту охоту на коррумпированных генералов? Откуда бы взялись эти двести отстраненных, отдельные из которых посажены, а потом по телику были показаны их дворцы типа каддафиевского? Очень интересно будет оценить роль вот этой корпорации в решении не пускать Медведева на второй срок. Потому что когда 200 генералов сняты, они забегали! Эти же генералы докладывали премьер-министру: «Разваливается вся правоохранительная система! Мало того что нас снимают, но тут еще «список Магнитского», мы в черном списке на получение виз, автоматом замораживаются наши счета, это далеко зайдет!» Я сейчас говорю о фактах. А какой может быть интерпретация фактов этой корпорацией, какой доклад можно создать, я как человек, писавший доклады, могу себе представить. Есть люди, которые все эти «риски России» могут представить весьма ярко (у них есть хорошие перья). В этих бумагах говорится о том, что Родина в опасности, что она окружена кольцом врагов, этот враг не менее коварен, чем тот, который свалил режим Горбачева именно из-за недосмотра за ТЭКом. А поскольку у нас нет гражданского контроля за тем, что они пишут, поскольку у них «горлышко прохода» на генетическом уровне — «свой — чужой» — намного шире, доверия к ним намного больше, братства по оружию намного больше, то это все оказывает серьезное влияние на принятие решений.

Еще раз: попробовал, наверное, Владимир Владимирович немного открыться и, возможно, с чистой душой: «Попробую! В принципе надо идти вперед, надо вовлекать новых людей». Уверен, что люди типа Грефа и Кудрина каким-то образом говорили то же самое. Не по личностям будущего президента, а по тенденциям. И Набиуллина, и Шувалов, и Дворкович. А что они еще могут говорить? Понятно, что так дальше жить нельзя. Надо догонять «восьмерку», а не пятиться назад к Китайской Народной Республике — хотя бы по политическому строю. Но попытка произошла в том виде, в каком она произошла. И много половинчатого, раздражающего и разочаровывающего — это тоже факт жизни. Сыграл свою роль и настрой большой массы людей на стабильность и антизападничество (хотя это в значительной степени варьируется, если «телекнопочку» включать по-разному). Все это склонило к некоему шагу назад. Ну и масштаб личности оказался таким, каким он оказался…

— То есть ваша версия такова: схема технического президентства на четыре года, этакой конституционной передышки для Путина, не была придумана заранее, а могли быть варианты? А потом началось давление «друзей» из силовой корпорации, проявился нерастраченный общественный запас консерватизма и боязни перемен, Запад не во всем пошел навстречу — и все вернулось на круги своя?

— Мне все эти годы говорили, что у нас в стране своего рода «пересменка». Но по всем признакам, по тому возрастанию внутреннего накала, которое шло аж до 9 сентября прошлого года, до речи Медведева в Ярославле, — это надо быть гениальным актером, надо быть Станиславским, помноженным на Майкла Кейна, чтобы таким образом вводить в заблуждение людей. По моему мнению, в человеке росло понимание того, что он может сделать лучше, больше. На это и был отклик от интернет-поколения, от интеллигенции, от среднего класса. Но проявлялся этот импульс в аккуратной и неявной форме. Когда Медведевым уже был задан прямой вопрос на встрече с крупными предпринимателями под эгидой РСПП: «Ну вы определяйтесь: госкапитализм или свободная рыночная экономика!» — с подтекстом: «Я или Владимир Владимирович» (не называя имен, но именно так это и прозвучало), то отклика это уже не имело.

Пораженный как молнией, вышел к журналистам Мордашев, так ничего им толком не сказав, остальные зажали рты. И, в общем, стало понятно, что большой бизнес будет действовать так, как Владимир Владимирович скажет, потому что у него в руках больше инструментов управления.

— А предприниматели-то, наверное, ждали ответа от самого Медведева.

— Наверняка.

— То есть надо было действовать более решительно и последовательно?

— Конечно, если ты визионер и готов рубиться за свою идею, то ты достигаешь большего. Но если ты умеренный либерал с оглядкой на товарищей, с чувством благодарности к тому, кто тебя поднял на такую высоту, — все получается очень половинчато, всегда прислушиваешься: с одной стороны, с другой стороны… Человек, однако, запустил на новом этапе процесс, который в свое время начал Михаил Сергеевич Горбачев. Конечно, не в такой степени, поскольку у того была вообще глыбища за спиной. Медведев дал возможность состояться Болотной. Запущен процесс смены формаций. Производительные силы (которые таковыми действительно можно назвать) работают уже на пятом переделе, все обвешано айпэдами, айфонами, идет работа в «Твиттере», в «Фейсбуке». А производственно-политические отношения — неофеодализм. Совершенно классическое противоречие, которое все равно приведет к революционным преобразованиям.

Сознательно ли стали открывать эти клапаны, или так получилось, но процесс запущен, он стартовал. И Медведев как минимум не ставил этому заслонов.

— Может быть, можно согласиться с тем, что у Медведева были серьезные внешние ограничения, а также субъективные внутренние, которые не позволили ему стать реформатором всерьез. Но сейчас есть ощущение, что модернизация сверху в результате того, что был Медведев, с одной стороны, дискредитирована, с другой стороны, невозможна; и общество настолько опередило государство, что сейчас эта дельта только увеличивается. Чего нам теперь ждать: прямого столкновения государства с обществом?

— Если государство даже те скромные попытки по раскрытию общества, которые под влиянием уличных протестов в последнем политпакете все-таки были предложены, будет оснащать каждый раз разными «фильтрами», то тогда да — через некоторое время ждите беды. При этом время ограничено, потому что главным инструментом остается заливание социальных волнений и любых других крупных противоречий нефтедолларами, которые пока стоят на 125 за баррель. В случае второй рецессии, которая совершенно не исключена, цены на нефть прилично упадут. Со всеми вытекающими последствиями и невозможностью выполнить уже обещанные социальные мандаты. Соответственно, секвестр будет не по душе ни военным, которым придется урезать вроде бы замаячившее хорошее, ни таким уязвимым слоям, как пенсионеры. Если даже те умеренные реформы, которые были предложены для сглаживания противоречий между обществом и властью, будут постоянно торпедироваться охранителями ввиду потенциальной угрозы дестабилизации, это принесет нам дестабилизацию значительно большего масштаба. Конечно, спусковым крючком в первую очередь будет экономика, потому что мы знаем: если хлеб на столе, народ терпеть может довольно долго. Но и чувство собственного достоинства уже никуда не денешь: после условной Болотной идут Ярославль, Астрахань, теперь все в Омск кинулись, а дальше по списку.

— Вы все эти годы какое-то реальное влияние на президента Медведева имели? Слушал он ИНСОР?

— Я не знаю. В некоторых речах были видны большие куски из тех брошюр, что мы публиковали. Спичрайтеры благодарили. Благодарности других членов команды — и письменные и устные — раздавались. До поры до времени мы были востребованы. Но на заключительном этапе и особенно после того, как мы призвали его через «Ведомости» «перейти свой Рубикон», за что получили по полной программе, период охлаждения был очевиден. Он нарастал.

— В общем, «модернизаторский рывок» иссяк…

— Ну вряд ли такой прагматик, много познавший во власти, как Путин, всерьез думает, что страна может замереть сейчас на этапе стабилизации. Стабилизация даже тех темпов прироста ВВП, о которых они говорят с гордостью, — это, на самом деле, откат не только по сравнению с БРИКС, но и с мировой экономикой. Поэтому рывок нужен. Можно называть это «рывком», можно «модернизацией», можно «массированным инфраструктурным строительством» или «восстановлением евразийского пространства» — все это нельзя сделать без включения людей. Включить в этот процесс людей можно по-сталински: я вас заставлю, и вы это мне сделаете. Но тогда, кстати, и самому надо быть поближе к людям, и в шинели ходить, чтобы люди поверили. Или — открытием творческих сил, политическим диалогом, свободой и всем остальным. Поэтому или — или. Очень мал выбор, и сталинский путь точно не подходит. Остается один. Чем больше прокладывать себя подстраховочными элементами — как бы не ошибиться — тем меньше остается перспектив.

Оригинал материала: Новая газета