Возрождение церкви?
4 Сентября 2012

• Версия для печати

Двадцать лет назад эти же либеральные круги столь же безоговорочно и единодушно поддерживали <<духовную реставрацию>> на постсоветском пространстве, созидая этим нынешнее мирское могущество клерикалов.Теперь кричат, что им душно от церковного мракобесия. Скорбя по разрушенным в послереволюционные годы храмам, наши либералы словно бы взаправду не понимали, что уничтожившие эти памятники люди являлись продуктом той самой благословенной эпохи, когда сросшаяся с государством церковь безраздельно доминировала во всех сферах общественной жизни.

И путинский авторитаризм, и церковно-государственный конкордат, которые продемонстрировали свое всевластие в деле Pussy Riot, являются прямым порождением либеральной демократии ельцинского разлива

Абсурдный обвинительный приговор станцевавшим в храме Христа Спасителя девушкам, который демонстративно санкционировала российская власть, вызвал волну антиклерикального протеста, охватившую самые широкие слои либеральной интеллигенции – как в России, так и на всем постсоветском пространстве. Жесткая, ехидная критика РПЦ, явившейся послушным идеологическим орудием государственной машины, стала дресс-кодом для либеральных оппозиционеров. Невзирая на свои рыночные воззрения, они бичуют пороки церковного бизнеса и коррупции – с азартом самого Христа, изгоняющего торговцев и менял из иерусалимского храма.

Однако не стоит забывать – всего двадцать лет назад эти же либеральные круги столь же безоговорочно и единодушно поддерживали «духовную реставрацию» на постсоветском пространстве, созидая этим нынешнее мирское могущество клерикалов. Призывы к возрождению духовности и к почитанию «поруганных церковных святынь» были в то время таким же массовым и общим явлением в среде российской интеллигенции, как нынешние сетевые флеш-мобы в поддержку Pussy Riot. Бичуя «примитивный материализм», тогдашние властители дум хором призывали припасть к духовным родникам нашего народа, недвусмысленно подразумевая под этим восстановление прежнего общественного статуса церкви, существовавшего до «октябрьского переворота». А образ взорванного храма Христа Спасителя играл в этой пропаганде знаковую роль символа прежней разрушенной России, которую надлежало воссоздать в ее былом величии и красе.

Поддержка «возрождения церкви», которую оказывала в то время прогрессивная общественность России, была безоговорочной и поразительно некритичной. Мрачные и позорные страницы церковного прошлого, хорошие известные из страниц русской истории и классической литературы, замалчивались, или же объявлялись преступным измышлением атеистических клеветников. Беспощадно разоблачая эксцессы антиклерикальной политики советских времен, либеральная общественность категорически не хотела видеть очевидные предпосылки этих трагических «перегибов», на которые указал еще Александр Блок, в своей блестящей статье «Интеллигенция и революция»:

«Почему дырявят древний собор? – Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой. Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью».

Скорбя по разрушенным в послереволюционные годы храмам, наши либералы словно бы взаправду не понимали, что уничтожившие эти памятники люди являлись продуктом той самой благословенной эпохи, когда сросшаяся с государством церковь безраздельно доминировала во всех сферах общественной жизни. Жители киевского пролетарского предместья Шулявка, где в начале ХХ века имелась одна церковно-приходская школа – на целых десять церквей и два монастыря, – откровенно рассказывали тогдашним социологам о своем высокодуховном бытии: «Живу как скотина»; «Бежал бы в рощу от этой жизни, жил бы зверем», попутно сообщая о «смрадных калюжах», в которых утопал их «перенаселенный и антисанитарный» район. Они вряд ли осознавали культурно-историческое значение древних храмов, но зато не питали никаких теплых чувств к церкви, видя в ней вековую опору режима, угнетавшего их в бесправии, безграмотности и нищете.

История повторила себя. И нужно отметить, что именно постсоветский либерализм старательно возводил здание того храма, в котором впоследствии спляшут осужденные активистки. Умиляясь крылатой фразе из знакового для Перестройки фильма «Покаяние» грузинского режиссера Тенгиза Абуладзе – «К чему дорога, если она не приводит к храму?» – наша интеллигенция не представляла, что вброшенные в общественное сознание мечты имеют свойство сбываться самым неожиданным для мечтателей образом. И спустя двадцать лет конкурирующие между собой церковники застроят своими храмами дороги, скверы, парки, дворы и даже крыши домов в наших городах, откровенно занимаясь в них бизнесом, цинизм которого смущает теперь даже ярых сторонников рыночных догматов, – не говоря уже об искренне верующих людях.

Ирония истории вновь дала о себе знать, зло высмеяв поборников «возрождения духовных ценностей», которые позволили церкви стать одним из крупнейших спекулянтов мирскими ценностями, отобранными у бесправного и бессильного общества.

Украинские диссиденты, которые зачитывались фрондерским романом «Собор» орденоносного партийного писателя Олеся Гончара, навряд ли подозревали, что им придется возмущаться циничным беспределом возродившей свое влияние церкви, представители которой разрушили старинные ворота Киево-Печерской Лавры (чтобы в них проезжал джип владыки-настоятеля), застраивают фундаменты Десятинной церкви, захватили огромный кусок Ботанического сада и закоптили свечами росписи Врубеля и Васнецова. А концовка «Собора», где «неформальная» молодежь танцует под звуки джаза в заброшенном храме, некогда спасенном от «махновских безбожников», поразительным образом напоминает в наши дни об инциденте в стенах собора Христа Спасителя.

Да и музыкант Юрий Шевчук, который вдохновенно пел о поруганном храме в одноименной песне, где без труда угадывается образ разрушенного московского собора – «а вороны заморскими кенгуру пляшут на раскидистых лапах крестов» – наверняка не мог представить себе, что однажды возвысит свой голос в защиту сплясавших под крестами этого храма девушек.

Воистину – «Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!».

Осужденная Екатерина Самуцевич, безусловно, права, заявляя, что «храм Христа Спасителя стал значимым символом в политической стратегии властей». Однако, вопреки ее мнению, он превратился в этот символ задолго до воцарения Путина и Гундяева. Гигантский пафосный новодел олицетворяет собой ельцинскую Россию девяностых годов – золотую эру «гражданских свобод», о которой вслух тоскуют сейчас российские либералы, и которую с ужасом вспоминает большинство россиян. Строительство собора с подземным гаражом, магазинами, офисами и автомойкой, ознаменованное серией коррупционных скандалов, началось в 1994 году – с началом чеченской бойни. Храм стали возводить сразу после того, как режим Ельцина расстрелял в центре Москвы собственных граждан, под аплодисменты всецело поддержавшей его либеральной интеллигенции, и с благословения «возрожденной» церкви, которая, по существу, заключила конкордат с получившим диктаторские полномочия президентом.

Именно в те времена, когда российская власть находилась в руках нынешних «борцов с авторитарным режимом» – вроде тогдашнего премьера Бориса Немцова, – РПЦ с готовностью позволила превратить себя в идеологический департамент государства новой буржуазии. Церковь и новая «демократическая» власть взаимно нуждались в друг друге, а переход к рыночной экономике продуцировал соответствующие ей формы общественного сознания, которые овладевали массами. Поддержав Ельцина во всех его преступлениях, церковные иерархи получили взамен монопольное право на духовное окормление миллионов граждан новой России, стремительно тонущей в мраке невежества и нищеты – как следствие неолиберального курса ельцинского правительства.

«Новопреставленного первого президента России Бориса Николаевича» символически отпевали в том самом Храме Христа Спасителя, где ранее торжественно канонизировали членов царской семьи. И это было по своему справедливо – поскольку «храм Христа на паркинге» стал таким же знаковым символом его эпохи, какими служили для своего времени первые советские электростанции или космические ракеты.

И путинский авторитаризм, и церковно-государственный конкордат, которые продемонстрировали свое всевластие в деле Pussy Riot, являются прямым порождением либеральной демократии ельцинского разлива. Этот очевидный тезис должен являться базисным для критики власти в этом прогремевшем на весь мир деле. Ведь на самом деле, оно должно напоминать нам не о тридцатых, а о девяностых годах – которые продолжаются по сей день.

Сегодня, когда наша общественность с удивлением открыла для себя тот факт, что законы против «богохульства» действуют на территории демократического Евросоюза, включая Германию, Австрию и Францию (причем, Ирландия приняла такой закон всего год назад), а итальянская цензура позволиляет церкви изъять из продажи тираж популярного журнала, с невинной карикатурой в адрес римского папы, пора понять, что государственно-клерикальный диктат не является спецификой постсоветских стран. Это неотъемлемая часть классовой политики буржуазного государства, которая практически повсеместно подменяет собой формально задекларированную свободу веры и совести, с неизбежностью превращая религию в послушный инструмент политических элит – при Ельцине, Немцове и Путине, при Януковиче, Турчинове или Ющенко. И если российские либералы вдруг сменят на престоле своих близнецов из путинской клики, они без колебаний задействуют этот же инструмент, чтобы управлять одураченными «духовной сивухой» массами.

Неолиберализм всегда ведет к мракобесию – ведь власть, которая разрушает культуру, образование и науку, возводит этим фундамент храма невежества и обмана. Наш народ прошел к нему долгую дорогу, по указке своих лукавых поводырей, положив на пути немало судеб и душ.

Пришла пора возвращаться.

Андрей Манчук

Оригинал материала: liva.com.ua