Кристин Лагард: В МВФ — люди с узким мышлением ("The Financial Times", Великобритания)
15 Июня 2015

• Версия для печати

Кристин Лагард (Christine Lagarde) сидит за столиком индийского ресторана в Вашингтоне и улыбается официанту. Она пришла всего минуту назад — как раз ко времени нашей встречи. Одета в изысканных бежевых тонах — элегантный костюм в стиле Шанель, туфли в тон, на руке серебряный браслет филигранной работы, а на голове копна светлых волос.

Но еще до того, как официант успел протянуть ей меню, она берет все в свои руки. «Так, я знаю, чего мне хочется. Шпинат! «Черная» треска! Киноа! Гарнира не надо! Это все! Отлично!»

Испытываю искушение сказать: «И мне то же самое». Она производит впечатление такого знатока и внушает такое доверие, что трудно устоять и не последовать ее примеру. Но я не хочу показаться восторженной поклонницей: все, на что я могу решиться — это заказать тарелку шпината и что-нибудь из бамии с карри.

«А, да, еще, пожалуйста, бутылку воды с газом!», — добавляет Лагард. Она объясняет, что выбрала этот ресторан из соображений удобства — он находится рядом с ее вашингтонской квартирой, и здесь она часто заказывает еду с доставкой. «Это все! — говорит она официанту. — Отлично! Спасибо! Отлично!»

Поводом для нашей с Лагард встречи стало то, что недавно она отметила годовщину — чуть более трех лет назад она заняла пост директора-распорядителя Международного валютного фонда и стала первой женщиной во главе могущественной организации с фондом в 760 миллиардов долларов, призванной обеспечивать финансовую и валютную стабильность во всем мире. Однако к работе она приступила в период полной нестабильности. Бывший директор-распорядитель МВФ Доминик Стросс-Кан (Dominique Strauss-Kahn) лишь незадолго до этого подал в отставку с поста главы МВФ, так как оказался замешанным в сексуальном скандале в одном из отелей Нью-Йорка. «Это было очень непонятное время», — каким-то странным тоном отмечает Лагард, нарочито подчеркивая свои слова. А весь мир — вокруг МВФ — также испытывал свой собственный финансовый кризис.

Итак, как она может оценить свою деятельность по меркам МВФ? Она делает гримасу и с усмешкой отвечает: «Должна сказать, что, как и в рамках большинства программ МВФ, был достигнут значительный прогресс — хотя предстоит еще многое сделать!» В 2011 году главной ее задачей было восстановить пошатнувшуюся моральную репутацию МВФ. Как ни странно, но эта задача была в некотором смысле знакомой. Лагард родилась в 1956 году в семье представителей среднего класса, училась в школе в Гавре, а потом в Америке и Европе, после чего в 1981 году поступила на работу в крупнейшую в мире юридическую фирму Baker & McKenzie. В 1999 году она стала первой женщиной-главой компании. «Меня избрали, когда в компании была полная неразбериха. Мне пришлось все приводить в порядок, говорит она. — Но женщинам, в конечном счете, всегда приходится заниматься такой работой, когда все разваливается. Возьмите хотя бы Исландию или Центральную Африку. Или посмотрите на Японию».

Официант бесшумно приносит закуски: тарелки со шпинатом, посыпанным индийскими пряностями. Вино даже не обсуждается. «Я отказалась от алкоголя 15 лет назад, — объясняет она. — Я просто поняла, что не могу делать все сразу — и ездить по командировкам, и работать, и употреблять алкоголь».

Помешивая шпинат, она заявляет, что первую свою цель достигла — с нравственностью в МВФ стало гораздо лучше. «Инцидент [скандал] исчерпан! Никто больше об этом не говорит». Но ее следующие задачи гораздо сложнее: это та жесткая борьба, с которой сталкивается сам МВФ в попытке приспособиться к реалиям современного мира, которую обозначают эвфемизмом «управление структурой и внутрикорпоративные отношения». С самого момента основания фонда в 1944 году в нем — как и во всей мировой экономике — доминирующее положение занимали страны Запада. И, в частности, должность главы традиционно занимали европейцы — как Лагард. «Правда, я считаю, что получила этот пост благодаря тому, что я женщина, — признается она. — Было бы сложно [после скандала] опять назначить на эту должность француза — мужчину».

Лагард понимает, что в мире, где Запад теряет свое экономическое влияние, такая модель руководства уже устарела. «То, что такие страны, как Китай, и другие страны с развивающейся экономикой представлены недостаточно, абсолютно неверно. Это неправильно!» — заявляет она, не скрывая эмоций. Поэтому она поддерживает реформы, направленные на предоставление больше власти странам, не относящимся к Западу. Правда, конгрессу США этого сделать не удалось. «Очень жаль, — говорит она. — В прошлом году я долго общалась с членами конгресса, пытаясь убедить их, насколько нелепо препятствовать новым веяниям. Но я буду продолжать действовать в этом направлении — и ради этого, если понадобится, готова даже танец живота исполнить».

А пока, говорит она, «я пытаюсь смягчить проблему и назначаю на высокие посты в МВФ высокопоставленных чиновников из Китая». Кроме того, она вступает в союз с региональными организациями и продолжает убеждать власти западных стран отказаться от дискриминационной политики. «Со временем группу G8 придется расширять..., и если вы начнете спрашивать „А почему вы не принимаете Индию и Китай?“, вы сразу же увидите, что в нынешний состав G20 входят некоторые страны, роль которых в обеспечении мировой стабильности невелика».

«Есть еще вопрос о том, как нам улучшить взаимодействие с ведущими управляющими центральных банков мира, — вздыхает она. — Они встречаются сами по себе, без нас. Они играют по своим правилам и все решают только между собой — там сплошные секреты. И все же нам надо искать способы взаимодействия».

Еще одна большая проблема — это мужчины, а точнее — недостаток женщин. Лагард, как женщина, всю свою жизнь была первой — она стала не только первой женщиной-руководителем крупнейшей в мире юридической фирмы, но и была в период с 2007 по 2011 годы первой во Франции женщиной-министром финансов. До прихода в МВФ она редко говорила о том, как ей удается совмещать работу с семейными делами (у нее два сына, и после двух браков, закончившихся разводом, она состоит в длительных отношениях с корсиканским бизнесменом Ксавье Джоканти [Xavier Giocanti]).

А сейчас Лагард все больше чувствует свою ответственность за решение женского вопроса: «Я очень часто бываю единственной женщиной в процессе принятия решений, поэтому мне кажется, что я должна это обсудить», — говорит она. Поэтому она неоднократно выражала свое недовольство тем, что все 24 члена исполнительного совета МВФ — мужчины. «Я сама ничего изменить не могу, но я могу говорить об этом вслух и заявлять, то это неправильно».

Не может ли она привлечь к решению этой проблемы других женщин-лидеров? Может ли она заручиться поддержкой, скажем, Ангелы Меркель (Angela Merkel). Лагард с усмешкой отвечает: «Вообще-то с этим вопросом — не к Ангеле! ... Она приезжала к нам и обсуждала с нашей европейской командой вопросы технического характера. Она в этом большой специалист. Но гендерные проблемы мы с ней никогда не обсуждали. Это не ее тема».

По правде говоря, некоторые чиновники МВФ также опасаются, что гендерные вопросы отвлекают, скажем, от более важных проблем финансовой стабильности или кредитно-денежной политики. Но, по мнению Лагард, эти скептики не учитывают один важный момент — она считает, что МВФ, как и остальные мировые политические силы, крайне нуждается в радикальных переменах — как и «экономика». «Когда я пришла в МВФ, то увидела, что здесь есть люди с узким мышлением, — объясняет она. Они считают, что такие вопросы, как вклад женщин в экономику, глобальное потепление или неравенство доходов, не имеют особого значения. Но это не так».

Это отчасти отражает особенности полученного ею образования: в отличие от большинства своих предшественников, Лагард по образованию не экономист. По мнению некоторых критиков, это ее недостаток. Но она с этим не согласна. «Есть три важных момента, — говорит она, барабаня пальцами по столу (и отставив тарелку со шпинатом в сторону). — Во-первых, я быстро учусь. Во-вторых, я чувствую, если что-то — „не мой формат“. И в-третьих, мой стиль руководства предусматривает работу в команде и сотрудничество. Поэтому я прошу людей мне что-то объяснить. А это очень важно, поскольку в экономике слишком много специфических терминов, очень много моделей, и обычному человеку всего этого просто не осилить. Опасность заключается именно в этом».

Ее особенно беспокоит то, что она называет организационным расхождением между экономической и политической структурами. С одной стороны, отмечает она, глобальная экономическая система становится более интегрированной, а с другой стороны, мировая политическая система испытывает разобщенность, которая усиливается из-за неприятия того, как глобализация затрагивает интересы некоторых народов. «Все, что мы наблюдаем — все эти деления на регионы, когда шотландцы хотят отделиться — идет вразрез с глобализацией», — считает она.

Я говорю, что все это образует опасный коктейль, поскольку мир объединяется — в том смысле, что потрясения распространяются очень быстро, но никто за это не отвечает. Лагард кивает, и ее шутливый тон куда-то исчезает. «Пока не ясно, какая из этих тенденций [к экономической интеграции или политическому разобщению] победит. Меня это беспокоит. Я не хочу, чтобы мои дети, мои внуки росли в распадающемся и разобщающемся мире. Очень интересна ситуация с Украиной и Россией. Я надеюсь лишь на то, что в конечном итоге станет ясно — избежать дальнейшего изоляционизма и территориального национализма можно лишь на основе экономической интеграции и взаимных связей».

А это возможно?

«Не знаю, не мне судить»

Какой же тогда выход из этой ситуации?

Она считает, что правительства должны идти по пути недискриминационного экономического роста — и проводить реформы, чтобы уменьшить растушую угрозу массовых волнений. «Нам нужен мир, в котором смогли бы сосуществовать и сильные страны, и слабые — в соответствии с принципами многосторонних отношений — вот, что, на мой взгляд, важно». По ее словам, ее поразило то, как правительству Ирландии в последние годы удается проводить жесткие реформы и при этом поддерживать общественную сплоченность. «В этом отношении ирландцы поступают очень разумно. И португальцы тоже — им удалось сплотить народ».

А вот Греция — это уже совсем другое дело. На протяжении прошлого года Лагард открыто критиковала нежелание богатых граждан Греции платить налоги, как положено. «Знаете, лучше я не буду особенно распространяться, потому что когда я раньше говорила о Греции и о том, как там платят налоги, меня грозились убить, и нам пришлось усилить меры безопасности, — говорит она приглушенным голосом. — Но разве морские транспортные предприятия платят налоги? А другие? Не думаю».

А разве не является одной из причин то, что очень многие греки — или другие представители богатых слоев — в поисках работы или более низких налогов переехали жить в такие места, как Лондон? Она со вздохом соглашается, что это проблема не только греков. «По информации из посольства я знаю, что 30-летняя молодежь уезжает, скажем, из Франции, — говорит она. — Когда талантливые молодые люди чувствуют, что вынуждены покинуть свою страну потому, что не в состоянии начать свой бизнес или найти возможности для самореализации, это очень грустно».

Появляется официант с горячим: «черная» треска по-японски, киноа по-андски, индийская бамия и сыр. Мне вдруг пришло в голову, что эта головокружительная смесь кулинарных культур очень кстати символизирует ту глобализацию, в расширении которой так заинтересован МВФ. «Я всячески приветствую культурное многообразие», — неоднократно повторяла Лагард. Да и в ней самой тоже как бы объединились разные культуры.

После нескольких лет, проведенных в Америке, она прекрасно знает, как привлечь англосаксонскую аудиторию с помощью таких многозначительных фраз, как «Не позволяйте ублюдкам себя сломить!» (Don’t let the bastards get you down!). При этом она не гнушается и французскими методами обольщения: в свою бытность министром финансов она, нанося визиты зарубежным чиновникам, дарила им галстуки от Hermès, что иногда вгоняло в краску обоих — и мужчину чиновника, и женщину-министра.

«Да! — смеется она, зардевшись от воспоминаний. — Но теперь я больше не могу дарить французские галстуки, поскольку, работая в МВФ, приходится дистанцироваться от народа». Зато, по ее словам, она теперь дарит гостям книги об истории МВФ. Она с радостью дарила бы им банки с джемом, который сама делает из ягод, что растут у нее на ферме на юге Франции. Но в Вашингтоне с этим трудно из-за таможенных ограничений. А она не хочет рисковать — чтобы ее не обвинили в контрабанде джема.

«Я делала джем на прошлой неделе, когда была во Франции в отпуске — из малины и красной смородины, — улыбается она. — Только вот возни с этими pépin (косточки, — прим. перев.) было много». За время нашего ланча она впервые произнесла французское слово.

Официант убирает тарелки и предлагает десерт. Она сразу же отказывается. «Мы только выпьем кофе и все», — заявляет она, глядя на часы.

Может ли она представить, что уйдет на пенсию и займется фермой и банками с джемом? Разве ей никогда не хотелось взять отпуск в августе, как это делают все французы? Лагард опять усмехается: «Я этого никогда не делала. Мой самый длинный отпуск длился три недели, когда я родила первого сына». А как насчет жизни после ухода из МВФ? Ей еще работать два года, хотя срок может быть продлен. Правда, когда недавно освободился пост президента Евросоюза, ее называли в числе возможных кандидатов. А поскольку эта должность уже занята, ходят слухи, что она может занять руководящий пост во Франции.

«Не думаю, что смогу работать исключительно во французском правительстве, — сомневается она. — Я слишком привыкла работать на многонациональном уровне». Не исключено, что здесь еще существует и препятствие технического характера. Недавно французский суд начал расследование, пытаясь выяснить, на самом ли деле она допустила небрежность — либо проявила великодушие — в отношении французского бизнесмена Бернара Тапи (Bernard Tapie), когда в 2007 году помогла ему уладить скандал, в котором был замешан французский банк Crédit Lyonnais. Лагард во всеуслышание заявляет, что никаких противоправных действий не совершала, хотя резкий поворот в действиях французских политиков явно вывел ее из равновесия.

«Я уверена, что судебные органы моей страны поступают правомерно, но я весьма огорчена принятием такого решения [о проведении расследования] — оно имеет явную политическую подоплеку».

«Я на самом деле не знаю, что делать дальше. У меня много дел, которыми я хотела бы заняться — в том числе и семьей, на которую у меня не хватало времени». Кроме своих двух взрослых сыновей у нее есть двое приемных внуков от Джоканти, с которым она видится не очень часто, поскольку он живет в Марселе.

«Но на следующей неделе мы с Ксавье встретимся, чтобы отметить праздник, — говорит она, когда мы выходим из ресторана на серую и мокрую вашингтонскую улицу. Загадочно улыбаясь, она объясняет, что собирается поехать в Австралию на Большой барьерный риф по пути в Брисбен на ноябрьский саммит G20. «Ксавье исполняется 60 лет, и, чтобы сделать ему сюрприз, я забронировала на его день рождения отдых с подводным плаванием. Мы едем на три дня».

А что будет, спрашиваю я, если наступит еще один кризис? Как-никак на Ближнем Востоке по-прежнему беспорядки, да и ходят слухи, что от МВФ скоро начнут требовать предоставления очередного транша в рамках финансовой помощи Украине. Она опять усмехается, «Будем надеяться, что этого не произойдет!» В ее словах звучит такая уверенность, что у меня не остается сомнений в том, что даже если кризис наступит, она все равно сможет найти какое-то решение. Со свойственным ей стилем и решительностью.

Оригинал публикации: Lunch with the FT: Christine Lagarde

Источник: ИноСМИ