А дети-то поверили...
29 Марта 2017

• Версия для печати

Доказать, что Медведев реальный владелец усадеб и виноградников будет непросто.Так что Алеша Навальный может огрести за клевету.

В минувшее воскресенье в более чем 60 городах России прошли митинги с требованием начать расследование по фактам публикации Фонда борьбы с коррупцией о «тайной империи» премьер-министра Дмитрия Медведева. В публикации описана схема получения коррупционных доходов, оформленных через некоммерческие фонды, а также также то, на что эти доходы были потрачены. The Insider попросил Илью Шуманова, заместителя гендиректора Transparency International-Россия, рассказать о том насколько убедительными выглядят выявленные ФБК факты и как вообще устроены в России схемы получения коррупционных доходов и оформление приобретенной на эти деньги собственности.

Расследование, связанное с Дмитрием Медведевым, пока нельзя считать завершенным. Для того, чтобы однозначно установить, что Медведев является реальным бенефициаром того самого фонда «Дар», недостаточно установить, что премьер отдыхал в усадьбе, принадлежащей фонду, или заказывал туда вино, – это лишь косвенные свидетельства.

Например, Навальный утверждает, что передача имущества господина Усманова фонду «Дар» – однозначно взятка Медведеву. Почему в ФБК решили, что переданное имущество не Елисеева (который является председателем набсовета фонда), а Медведева? Непонятно, из чего следует этот вывод. Усманов до 2010 года был главным управляющим активами «Газпромбанка», а Елисеев до сих пор является членом совета директоров «Газпром Медиа», заместителем председателя «Газпромбанка». Он банкир, давно занимается бизнесом, адвокатской и юридической деятельностью, и по совокупности мог спокойно владеть таким имуществом самостоятельно, не как номинал.

У расследования Навального не будет последствий не потому, что он является политическим оппонентом Кремля, а потому что нет фактов, которые однозначно доказывают, что имуществом владеет Медведев, несмотря на то, что вся цепочка просматривается логически и в целом для обывателя звучит убедительно.

Фонды — это вообще очень коррупционная институция, и мы не раз еще услышим о некоммерческих организациях, которые используются для преступных целей. Вспомним ситуацию с импичментом президента в Южной Корее — это коррупционный скандал, в котором замешаны такие гиганты, как Самсунг, которые выделяли денежные средства в фонды. Примерно такая же ситуация имела место в Малайзии, там, используя фонд развития, премьер-министр тратил большие деньги на съемку фильмов, роскошные встречи, отдых и прочее.

В США перед выборами фонды и некоммерческие организации тоже оказались под прицелом, их вдоль и поперек пересмотрели, проанализировали, осуществляли ли они перевод денежных средств на кампанию Трампа, участвовала ли Хиллари Клинтон в распределении денег фондов и так далее. То есть эта тема не новая, она набирает обороты, к ней все чаще и чаще приглядываются власти разных стран. НКО гораздо менее прозрачны, фонды традиционно предоставляют государству гораздо меньше сведений, чем коммерческие организации, и ключевой момент в работе любой НКО – трудность в определении конечного бенефициара, потому что учредитель НКО не всегда является бенефициаром.

Существуют два вида контроля некоммерческой организации — формальный и неформальный. Важным моментом является тот факт, что НКО могут осуществлять предпринимательскую деятельность и извлекать из нее прибыль, однако деньги из НКО очень трудно вывести. Есть примеры, когда деньги из некоммерческих организаций выводили через заключение контрактов с другими контрагентами, через выплату гигантских заработных плат или оказание каких-то мифических услуг.

Все это практикуется, но доказать факты гораздо труднее, чем в коммерческих организациях. Поэтому у нас гигантский вопрос к системе российского антикоррупционного законодательства, которое практически исключает фонды из правоприменительного поля — на них обращают гораздо меньше внимания, чем на государственные органы власти и даже бизнес.

Офшоры

В наши дни коррупционеры страхуются и проводят деньги через систему номиналов: номинальные владельцы, номинальные директора, номинальные компании, и это позволяет сокрыть реального владельца. Этот рынок сейчас находится на подъеме, несмотря на все офшорные скандалы. Номинальные директора существуют в таких благопристойных странах, как Великобритания, США, а также в Латинской Америке, странах Карибского бассейна, там, где, казалось бы, власти должны четко отслеживать реальных владельцев и конечных бенефициаров.

Существуют и черные офшорные зоны, которые не раскрывают активы коррупционеров. Например, если мы рассмотрим структуру ВТБ, то увидим, что целый перечень аффилированных с банком компаний находится на Бермудах, на черной офшорной территории, которая не раскрывает конечных бенефициаров и не публикует отчетность своих компаний. Какие сделки там происходят, одному богу известно.

Очень редко всплывает тема, касающаяся непрозрачности структур в самой России. В структуре фонда хотя бы более менее понятно, кто принимает решение, кто осуществляет деятельность. Но есть также условные непубличные АО, которые не раскрывают информацию о своих акционерах. Если вы захотите узнать, например, структуру одной из крупнейших нефтегазовых компаний России — «Сургутнефтегаза», вы не получите этой информации, несмотря на то что, казалось бы, это гигантская компания, в которой работают десятки тысяч человек, у нее куча активов по всей стране. Непонятно, кто ее реальный владелец — здесь на лицо институционально заложенная возможность сокрытия конечного бенефициара.

К тому же, страны, которые решают раскрыть конечных бенефициаров, уведомляют об этом компании, и у коррупционеров с активами в офшорах есть время, чтобы реструктурировать систему капитала и вывести все на другую территорию.

Помимо этого есть традиционные офшорные зоны мусульманского мира. Например, российские мусульмане очень любят регистрировать свои компании в ОАЭ, наверное, в силу этнической специфики. Мы стали все чаще замечать, что капитал начинает перемещаться в сторону юга азиатских территорий. Сингапур и Гонконг я могу назвать точками притяжения, они все чаще фигурируют в структурах собственности коммерческих компаний.

Права на собственность в офшорах регулируют соглашения, согласно которым номинальный директор является представителем, распоряжаться имуществом он не может. Есть система специальных трастов, которая фактически блокирует возможность получить какую-либо информацию о собственниках компаний. Например, у представителей есть возможность использовать компанию, но нет доступа к счетам. Счета оказываются в распоряжении совершенно других людей. Есть десятки разных способов и механизмов, но я не буду вдаваться в тонкости.

Взятки

Буквально позавчера господин Курносенко, руководитель антикоррупционного главка МВД РФ, заявил, что средний размер взятки в России вырос до 330 тысяч рублей. Естественно, взятки бывают разные — могут быть в натуральном или в денежном виде, сейчас же постепенно происходит переход от системы наличных платежей к системе безналичных.

Ситуации, как в случае с Улюкаевым и Белых, когда чиновник рискует и сам берет денежные средства в руки, практически невозможна. Традиционно используется система посредников, это, как правило, один, два, три посредника в коррупционной сделке.

Самым безопасным и слабо идентифицируемым видом взятки являются транзакции через офшорные компании, которые трудно отследить российским властям, невозможно проанализировать причинно-следственную связь: условно, перевод из бермудской компании на багамскую или панамскую и в последующем на кипрскую компанию, и реинвестирование в Россию, — это очень сложная схема, к ней постепенно приходят все коррупционеры.

Кто-то дает взятки путем переуступки прав собственности на объекты недвижимого имущества. Где-то используются удобные и приятные для публичных должностных лиц сделки, например, с большим дисконтом, который позволяет приобрести недвижимость, автомобили или что-то еще за гораздо меньшую, чем реальная рыночная стоимость, цену. Наличные нигде не оставляют следов. Любую транзакцию, хоть в офшоре, хоть на анонимного владельца при очень большом желании можно отследить, наличные же всегда находятся в теневой зоне. Кто-то организует переуступку долей в компаниях или введение в нее родственника, который потом получает соответствующие дивиденды. Коррупция мутирует, и ее становится все сложнее идентифицировать.

Кто-то дает взятки путем переуступки прав собственности на объекты недвижимого имущества. Где-то используются удобные и приятные для публичных должностных лиц сделки, например, с большим дисконтом, который позволяет приобрести недвижимость, автомобили или что-то еще за гораздо меньшую, чем реальная рыночная стоимость, цену. Наличные нигде не оставляют следов. Любую транзакцию, хоть в офшоре, хоть на анонимного владельца при очень большом желании можно отследить, наличные же всегда находятся в теневой зоне. Кто-то организует переуступку долей в компаниях или введение в нее родственника, который потом получает соответствующие дивиденды. Коррупция мутирует, и ее становится все сложнее идентифицировать.

By Софья Адамова Transparency International(мнение)

Источник