Нацбол оценил Суркова
6 Декабря 2006

• Версия для печати

Говорят, Захара Прилепина, многообещающего прозаика из Нижнего Новгорода, не пускали в Кремль на групповую встречу Суркова с молодыми талантами. Потому как Прилепин служил у нацболов, и вообще, никто не знает, как его по-настоящему зовут, то ли Евгений, то ли впрямь Захар. Но когда все же пустили, он был так счастлив, что написал про Суркова почти роман...

Про эту встречу рассказывают много смешного. Народная молва говорит: этот самый Прилепин встал, чтобы возвысить глас над толпой себе подобных, и вскричал. обращаясь к Суркову: "Стишата пописываете?" Сурков смутился...

Вообще, молодые писатели оказались устрашающей командой. Точно как у Сталина:"Других писателей у меня нет, придется работать с этими".

Вот что написал Захар Прилепин, автор романа, номинированного на премию "Букер" по свежим впечатлениям от посещения Кремля:

Захар Прилепин

Преодоление декаданса

Критики власти часто утверждают, что российские политические элиты – порождение фантазии Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Сложно не согласиться с этим, видя тяжелые, розовые лица и слушая деревянные речи странных людей из телевизора, персонифицирующих нашу власть.

На этом фоне Владислав Сурков смотрится несколько странно и, несомненно, более выигрышно. Он явно не из той оперы, вернее сказать, не из той литературы.

Откуда же он? – задумывался я несколько раз.

Ответ пришел легко: во время прочтения нашумевшей недавно статьи Владислава Суркова "Национализация будущего". Там, среди прочего, Сурков обронил слово "декаданс" - обозначив им жизненный настрой тех групп людей, что разуверились в будущем России.

И сразу стало все понятно.

Сам Владислав Сурков – несомненно родом из декаданса. Русского или, скажем, французского – не важно. Остановимся на русском, просто по факту написания этих строк на русском языке.

Тут есть совершенно очевидные параллели: четвертый человек в Кремле, как известно, сотрудничает с братьями Самойловыми (группа "Агата Кристи") и даже записал с ними альбом своих песен. Владислав Юрьевич у нас поет и сочиняет, если кто не знал.

Самойловы – самые отвязные декаденты нашего времени, со своей мрачной эстетикой умирания, размытыми красками мира, тотальным упадочничеством и прочими атрибутами того, что породило, к примеру, русский символизм в конце 19-го века. К тому же, один из альбомов "Агаты…" так и назывался – "Декаdance". В том смысле, что тоска у нас все та же, что в начале века, но теперь мы еще и танцуем при этом.

Тексты Владислава Суркова – явное декадентство: "Светел ли твой свет? Мрачен ли твой мрак? Не вспоминай ответ, Это я так... Так ли твоя месть Алчна как в те дни? Не говори мне, здесь Мы не одни... Дети среди ржи. Смех на краю сна. Даже в моей глуши. Ты мне слышна..."

Сурков отдаленно напоминает трагический типаж, сформировавшийся в начале 20-го века: некий юноша, посещавший в юности "Башню" Иванова, литературные среды у Мережковского и Гиппиус, забубенные концерты футуристов – потом, в годы Гражданской войны, неожиданно объявивляется в кожаной куртке, в гулких коридорах Кремля. Безжалостный и беспощадный, как вылитый в черном металле апофеоз русского бунта, который в определенной, наивысшей точке превращается в свою противоположность: полное омертвение живой ткани.

Где он провел эти странные годы – между последним посещением литературных сред и нежданным появлением на вершине власти – не совсем ясно, да и не важно.

Основаная черта этого типа: стремление к декадансу и преодоление декаданса. По крайней мере, внешнее преодоление.

Говорят, что Сурков учился в Московском институте культуры и бросил его. Говорят, что он выступал в качестве литературного обработчика всевозможной романной беллетристики. Не важно, правда ли это. Важна – суть: появление подобных слухов неизменно имеет под собой почву. Хоть какую-то. Никто не будет подобные слухи распускать о Фрадкове или Зурабове. Не те типажи!

Сурков – иной.

Что-то такое, почти невыносимое, вечно раскалывает этот тип людей: с одной стороны, они всегда презирают всевозможную богему, вялых поэтов со слабым рукопожатьем, томления их поэтические и рефлексии; с другой – их мучительно тянет в сообщество людей культуры, привлекает их терпкий вкус тления, сладостное, и столь точно формулируемое – хоть в музыке, хоть в поэзии - ощущение распада.

Быть может, на этом фоне они особенно остро чувствуют свою ледяную волю, свое право на власть, и на все дела, сопутствующие внедрению повсеместного порядка.

Ну и, конечно же, к самому понятию "декаданс" они относятся крайне негативно. И декларируют это...

В середине ноября мне довелось встречаться с Владиславом Сурковым в Кремле. В составе группы российских писателей.

У Суркова мягкие движения и улыбающиеся глаза, которые смотрят в переносицу собеседнику, от чего создаётся ощущение, что он видит и тебя, и то, что у тебя за спиной. За три часа общения я ни разу не смог перехватить его взгляд: глаза в глаза. При том, что, повторяю, он всегда смотрит на тебя.

От него исходит ощущение и некоего странного надлома и – одновременно - стремительной физической силы. В "желтой" прессе писали, что Сурков всерьез занимался искусством рукопашного боя, и на исходе жизни "закостеневшего" СССР попал в "Менатеп" в качестве охранника первого лица - Михаила Ходорковского. Наверное, это неправда.

Но ведь и эта ложь концептуальна.

У телохранителя, утверждает пресса, довольно быстро обнаружились иные таланты - в области PR. И они, как показывает развитие событий, были востребованы и в "Менатепе", и, чуть позже, в Кремле.

Сурков, что ныне известно всем, является определяющей фигурой российского политического пиара. А в силу того, что сегодня пиар подменяет идеологию, можно сказать, что Сурков – главный российский идеолог. Человек, пришедший на смену иосифлянину Филофею ("Москва – Третий Рим") и министру народного просвещения графу Уварову ("Православие, самодержавие, народность"). Он должен сформулировать нашу национальную идентичность, а то она у нас куда-то завалилась.

...Сурков говорил три часа, и вся речь его, по сути, была преодолением декаданса. В том смысле, естественно, в каком это слово упоминает Сурков: декаданса, как психологического и социального упадничества. Литература не при чем.

- Часто, когда говоришь с людьми – чувствуешь, что отношение к тому, что случилось с Советским Союзом, дает им некое ощущение поражения, - сказал Сурков, и обвел собравшихся вполне бесстрастным взглядом, но губы его при этом тонко улыбались.

- Мы не проиграли, - сказал Сурков, - Мы вообще более свободны, чем когда бы то ни было за всю историю России.

Мне кажется, что если мы будем воспринимать наше настоящее как производное от поражения, если в нас будет присутствовать эта постоянная родовая травма, то ничего хорошего у нас не получится.

Я считаю, что никакого поражения в холодной войне Советский Союз не понес. Это версия Запада. Почему она так легко прижилась? Потому что были реальные социальные потрясения и реальная потеря территорий.

Но я настаиваю, и хотел бы убедить в этом вас, что никакого поражения не было. Нас никто не победил. Поэтому мы не должны исходить из того, что в эту ситуацию мы попали по принуждению исходя из какого-то разгрома, что мы могли бы находиться в какой-либо другой системе, а нам навязали эту. Это не так.

Я уверен, что европейская сущность нашей культуры привела нас – своим путем, быть может, окольным путем, достаточно кривым, как часто у нас бывало – но туда, куда идет вся европейская цивилизация.

Потом мы говорили об экономике.

- До сих пор руководители крупных экономических блоков, в том числе, ориентируются на давно устаревшие и модные очень краткое время либеральные догматы, - сказал Сурков, - По их мнению, процветание обеспечивается отсутствием государства. Это глубочайшее заблуждение, непродуктивное и не подтвержденное развитием ни одной страны в мире.

И до сих остатки этих догматов над нами довлеют. Я считаю, что это говорит о невысоком уровне внимания к истории. Например, в США огромные компании часто создавались отдельными законами – и даже советы директоров назначались решением конгресса. Когда им это было надо – они это делали. Потом когда у них отпала эта необходимость – они стали всем говорить, что этого не надо делать никому и никогда.

Как бы не проходила приватизация – я считаю, что случилось – то случилось. Но мы убеждены, что ряд отраслей должны быть в зоне особого внимания государства. И общества. На наш взгляд, это топливно-энергетический комплекс, это, конечно, система связи и вообще стратегические коммуникации.

Мы считаем, что шаги в этом направлении оправданы.

И ситуации, когда в Газпроме не было контрольного пакета государства – она не объяснима ничем. Это была ненормальная ситуация, с которой мы не могли смириться.

Создание на сегодня крупных государственных компаний вызывает неоднозначную реакцию. Якобы все это делается в целях личного обогащения. Мы знаем, читаем об этом и спокойно к этому относимся. Это неправда.

Мы хотим, чтобы в России было создано несколько мега-компаний с помощью которых Россия могла бы конкурировать на мировом рынке.

…Следом зашел разговор о СМИ, и как следствие о свободах.

- Я хотел бы напомнить что мы имеем всего лишь три телевизионных канала, - сказал Владислав Юрьевич, - У одного из которых контрольный пакет принадлежит государству, другой целиком государственный – что касается НТВ то оно задолжало государству и некорректно считало, что долги отдавать будет не нужно вообще. Но мы не в малейшей степени не воздействуем на тысячи других средств массовой информации и не собираемся это делать.

Тем не менее, с недавнего времени у нас появилась странная профессия: счетчики демократии. "Вот стало меньше демократии, вот стало больше". Это конечно же демагогия. В разных странах очень по-разному формируют структуру власти. Никаких догм здесь нет.

…Если извлечь cухой остаток из сказанного, то можно свести его к нескольким ключевым фразам.

Нас никто не побеждал.

Наши мега-компании идут конкурировать на мировой рынок.

Никаких догм у нас нет.

И не меряйте нашу демократию. Мы сами себе весы.

"Если России нужна национальная идея, она может быть только одна: самоуважение", - сформулировал Владислав Сурков в финале разговора.

Все это, без сомнения, явные доказательства преодоленного упадничества. Кажется, что в словах звучит некий металл, быть может, для кого-то даже драгоценный.

Но достаточно придти домой, включить пластинку с песней Суркова, чтобы это ощущение исчезло: "Время угрюмое, кончились праздники, Мир и покой. Ломятся в дверь, это черные всадники, Это за мной. Пусть меня гонят сквозь город простуженный И через мост. Прямо туда, где метелью разбуженный Старый погост. Буду бежать без оглядки, без отдыха, Только быстрей. Слыша в аккордах морозного воздуха Топот коней".

Такое ощущение, что это скачет медный всадник. И величественный Петр по-прежнему различает в ледяном царедворце смятенного человека.

Человек бежит, прямо к черному разлому в собственном сердце. В этом есть нечто трагическое, согласитесь? Впрочем, иногда говорят, что всякий человек ценен лишь тем, насколько он способен преодолеть в себе человеческое.

…Вполне возможно, что сказанное выше к реальной российской политике это не имеет никакого отношения. Не спорим. Никакого.

Cайт НаЗлобу.ру

Справка Stringer:

Жаль, конечно, что "убийство Полония оказалось для него полнейшей неожиданностью". Живя в провинции, Прилепин не ведал, что на тему Сурков-поэт уже три-четыре года назад отписались все московские журналисты...И все цитировали именно те же строки, что и он...