Молодежные группировки как тип асоциального поведения
15 Декабря 2006

• Версия для печати

Конспект обсуждения темы «Фашисты и нацпроекты» на открытом семинаре в Полит.ру.

Участники (кроме собственно "Полит.ру") – Симон Кордонский, Александр Аузан, Александр Даниэль, Михаил Блинкин, Александр Черкасов.

Молодежные группировки и большая политика.

Существуют хорошие исследования по молодежным группировкам, в которых показано, что у них нет идеологии. Это другие типы поведения, которые можно интерпретировать в идеологических терминах, использовать «идейные ключи» для мобилизации толпы, но сами по себе их непродуктивно анализировать в рамках «большой» политологии. Одно из употреблений этих группировок мы видим сейчас. В первом приближении понятно, что правящая группа в России не может в позитивном ключе сформулировать идейную, идеологическую норму, которая бы позволила утвердить власть и ее преемственность. Поэтому она делает очередную попытку сформулировать идеологические принципы в негативном ключе: создать «фашистов», потом противопоставить им себя. Врага сначала пытались создать из чеченцев, и это оказалось опасно, потом из олигархов, но и здесь нельзя было не остановиться, из «либералов» – и это оказалось слабо. Тогда решили всех маргиналов объединить под одним лейблом «фашисты» и сделать из них врага. Однако этот образ врага не будет воспринят народом. В обсуждении, кстати, мы увидим, как связана ошибочность выбора нового врага и небольшая эффективность покупки лояльности народа власти за счет национальных проектов.

Молодежные группировки. Прогноз.

Уличные молодежные группировки советского времени были, к счастью, поглощены организованной преступностью в начале 90-х годов, они превратились из самодействующих групп в организованные (см., например, книгу Вадима Волкова «Силовое предпринимательство»). А дальше эволюционировали вместе с ней, например, легализовались, занялись бизнесом. В 90-е мощный социальный процесс тотального внедрения коммерческих отношений смог абсорбировать относительно небольшие маргинальные группы. Сейчас нет никакого социального процесса, чтобы вобрать в себя существующие «силовые молодежные секты». На сегодняшний день ситуация гораздо тяжелее: представить себе, что какой-нибудь социальный процесс втянет в себя эту стихию, – невозможно. К тому же стабилизация имеет и обратные стороны: ужесточение границ между социальными группами осложняет социальные лифты, а это значит рост давления на остатки социального порядка. Отсюда видимый рост публичности радикальных сект: их начинают употреблять уже не в экономических, а в политических организациях – на правах будущего «пушечного мяса».

Секты и милиция.

Правоохранительные органы сейчас выполняют роль «медиа»: сами не могут разобраться, с кем имеют дело, – это хулиганы, футбольные болельщики или скинхеды. То есть они сами не имеют представления о норме, о допустимом и недопустимом. Или могут, но со стороны государства не получают команды различать. В этом смысле уличные группировки и «самоорганизующиеся» (то есть не наделенные сверху целями и нормой) группировки милиции – это единый кластер уличных группировок, социокультурная общность налицо.

Эволюция «крышевания». В Москве в начале 90-х торговлю контролировала преступность. Потом произошло вытеснение ее так называемыми «красными крышами»: милиция, ФСБ, Таможенный комитет. Это хорошая иллюстрация к тезису о том, что в условиях масштабной экономической деятельности государство оказывается жизнеспособнее мафии. Почему так происходит? Потому что мафия – одна из страт государства, она так же организована, но у нее нет формального правила, точнее – ее правила отличаются от правил на соседней территории. И если речь идет о развитии широких экономических связей, выигрывает «крыша», действующая по формальным правилам. Потому что это крышевание может распространиться не только на соседнюю улицу, но и на другой город – понятно, как договариваться. Корпорация милиции в условиях конкуренции не отдаст свое поле бандитам, она может его проиграть корпорации ФСБ, но не местной преступной группе. Однако есть пределы возможностей естественной эволюции – «бандиты в погонах», самоорганизованные корпорации, недалеко могут уйти от уличной группировки, пока не заданы внешним образом по отношению к ним задачи и нормы.

Москва и Питер.

Кажется интересным посмотреть на то, что происходит в части социального устройства с Москвой и с Питером, так как это разные типы организации. Питер – это модель империи, поэтому нынешняя властная группа пытается создать идеологию, а Москве идеология не нужна, ее архаическая практика – это распределение, воровство, это общее для всех, «общак». В Питере же особая криминальная система, нет общака, контроль осуществляют бандиты. Бандиты – это особая социальная среда, как и всякая социальная организованность, обеспеченная «идеологией», а позитивная идеология бандитизма – это перераспределение средств в пользу обиженных, то есть очень специфическая система социальной справедливости. То же самое происходит с политикой в отношении национальных проектов - это способ перераспределения ренты в пользу "обиженных судьбой".

Кризис реформаторства.

От общества естественным образом отлагаются большие группы, и это переход на натуральное хозяйство не только на уровне огорода или коровы, это переход на «натуральное хозяйство в голове». Одна из главных идей наших реформаторов – что надо отпустить некоторые социальные связки, а дальше природа возьмет свое. Часть ограничений была снята, в связи с этим изменилась природа поведения. Понятно, что появились новые организованности, связанные с рынком, однако в части социального устройства мы в качестве природы естественным образом имеем секты. Но при этом и новое государственное управление, перед которым стоят проблемы армии, милиции, социальной сферы, судов, где само точно ничего не сложится, похоже, работают в той же логике, без всякого интереса к социальной реальности.

Нацпроекты и социальная реальность. Национальные проекты в их нынешней реализации местами напоминают подрывную деятельность по отношению к складывающимся социальным структурам.

Механика нацпроектов. Это не злой умысел разработчиков национальных проектов. Мы видим, что произошло со всеми реформами второго путинского срока: существует некоторая генеральная идея, которая связана с политическими интересами. В данном случае – это проблема-2008: надо купить голоса. Но в процесс реализации включаются разные группы со своими частными интересами. Есть в истории большой опыт неудачных реформаторских решений с хорошими намерениями. Так, Валерий Абрамкин любит рассказывать о неудаче тюремной реформы 1960 г., направленной на замену воровского обычая в тюрьмах для малолетних. В результате «понятия» ушли и появились совершенно дикие жестокие порядки – «опускание» и т.п., которые естественным путем возникают в закрытых сообществах при стертых формальных правилах и общих для всех неформальных обычаях, вне культуры. Попытка убить «плохую» сложившуюся традицию приводит к появлению новых, гораздо более примитивных, людоедских социальных практик. Аналогичный пример – способ перехода с трехгодичного на двухгодичный срок армейской службы в СССР, во многом породивший расцвет «дедовщины».

Где брать социальную норму?

В связи с прогнозом относительно социальной эволюции агрессивных молодежных группировок и с тем, что в ряде случаев «естественным образом» получится кошмар, неотвратимо стоит вопрос о создании (восстановлении) социальной и идеологической нормы в России. Если говорить о праве, то речь идет не только о формальном законе. У права должны быть некоторые общие установления, которые могут быть даже не зафиксированы письменно, а стоят над законом и делают его исполняемым. Именно поэтому Александр Аузан в лекции стал употреблять непривычное для себя слово «справедливость», имеющее отношение к тому, что находится над формальными правилами, над идеологическими и символическими основаниями общежития. Живых источников новой социальной нормы у нас не так много, поэтому мы возвращаемся к вопросу о том, кто является ее носителями. Первый источник «советской» нормы, которая осталась в каком-то виде в профессиональных группах, – учителя, врачи, ученые, военные, носители укорененных социальных идеалов. Второй источник (по Найшулю) – более глубокие слои традиции, проведенные через более древние слои истории и культуры, – социальные образцы, представления о нормальном поведении главы государства, городового, купца, судьи, которые можно попытаться вытащить из культуры.

Советская норма. Что касается вопроса о том, живет ли советская норма и можно ли ее возобновить, то она жива там, где не произошло социального разрушения. Есть слой пенсионеров, внутренняя связь там не нарушена, что показал январь 2005 года. У них большой запас социального капитала, сохранилось взаимное доверие. Но оно осталось ровно потому, что они маргинализированы в экономической жизни. Кроме того, это старшее поколение, и неясно, как оттуда может что-то транслироваться. Это норма скорее для внутреннего употребления, на горизонтальном уровне. В оптимистической гипотезе советской нормой можно воспользоваться в нереформированных отраслях: армии, милиции, социальной сфере. Проблема в том, что в некоторых профессиональных сообществах память о норме есть, но она не имеет реальной социальной функции. Поэтому сейчас часто внутри профессиональных корпораций наиболее прогрессистские группы пытаются привлечь внешних формальных арбитров. Например, научное сообщество в условиях разрушения системы рангов и репутаций готово принять оценки по формальным критериям успешности, в судебной системе есть предложения по ужесточению контроля со стороны общества по формальным признакам – есть грубое нарушение процедуры или нет. Из этого следует, что нужны специальные усилия для реанимации профессиональных норм в качестве фактора общественной жизни и организации государства.

«Элитарные вузы» и будущая норма.

Интересный вопрос – есть ли норма в элитарных вузах, в чем она заключается и кто ее вырабатывает, поскольку утверждение норм – функция элиты. В новых элитарных вузах очень важно поддержание всех признаков элитности. При этом МГУ завоевывать репутацию элитного вуза нет необходимости, там механизм поддержания и воспроизводства связан не с профессурой – это «притяжение шпиля», трансляция традиции идет горизонтально, внутри студенчества, выпускники приглашают к себе на работу других выпускников. А в новых элитарных вузах, например, в ВШЭ, нормы несет профессура, поэтому там больше выражены политические, либеральные взгляды.

{…}

Полностью прочитать можно по ссылке Polit.ru