لПшик
17 Ноября 2008

• Версия для печати

Покидалы

Правительство реализует гигантский проект отделения страны от ее доходов. Расходы — в России. Прибыль — в Швейцарии

Или возьмем «Газпром». С 2005 года объем взятых им кредитов возрос в 3 раза. В те же 3 раза возросла себестоимость работ и услуг. Поставками для «Газпрома» занимается внутригазпромовский «Газкомплектимпекс», а генеральным подрядчиком большинства работ выступает «Газстройконсал-тинг» Минасира Зияда.

С точки зрения движения средств «Газпром» можно описать как черный ящик, через который деньги, взятые «Газпромом» в долг в одних западных банках, переходят на частные счета других банков. Угадайте, где эти банки: в России или на Западе?

Второе, что буквально бросается в глаза, — фантастические траты на проекты, которые кончились пшиком или предоставляют огромные возможности для коррупции. 2 млрд долл. на ГЛОНАСС? Пожалуйста! Ничего не получилось, но деньги куда-то делись. 1 млрд долл. на мост на остров Русский — пожалуйста, 10 млрд долл. на университет во Владивостоке — берите, десятки миллиардов на Олимпиаду — да ради бога! Вопрос: куда утекали бабки? В Россию или на Запад?

Не было ни одного контракта на постройку военных судов для индийского флота, сроки которого мы не сорвали, а стоимость — не увеличили. Куда уходили деньги? Не в Усть-Урюпинск же?

Кредиты на Западе

Очевидно, что при таком масштабе воровства деньги надо было где-то брать, и их брали в кредит на Западе. Объем российских корпоративных долгов составил 520 млрд долл. — примерно столько, сколько было в Стабфонде и резервах ЦБ вместе взятых. Частные российские компании занимали на Западе то, что государство забирало у них в Стабфонд. Можно предположить, что эти деньги расходовались эффективнее, чем в «Газпроме». Но это не так.

Деньги, занятые частными компаниями на Западе, в первую очередь шли на скупку активов на Западе.

Инвестиционная программа БрАЗа была — слезы, а в цехах завода до сих пор дышится, как в газовой камере. Зато хозяин БрАЗа Олег Дерипаска купил австрийский Hochtief и канадскую Magna. ЛУКОЙЛ за два последних года купил свыше тысячи заправок в Бельгии, Финляндии, Чехии, Венгрии, Польше, Словакии, Болгарии и Турции. При этом сеть из 75 заправок в Болгарии, к примеру, была оценена в 237 млн евро; можно предположить, что покупка по такой цене — это не только страховка от российских властей, но и вывоз капитала.

«Евраз», который до сих пор воспринимается в России как российская компания, купил сначала южноафриканскую Highveld Steel and Vanadium за 678 млн долларов, потом американскую Oregon Steel за 2,3 млрд долларов, пытался купить гигантскую канадскую IPSCO, но в итоге купил только трубный бизнес IPSCO за 1,25 млрд долларов. Сейчас доходы «Евраза» от его иностранных вложений примерно равны его российским доходам.

Российский бизнес сколько угодно мог клясться Кремлю в верности, но его политика свидетельствует: бизнес прекрасно понимал, что происходит. Российские олигархи диверсифицировали риски и одновременно вывозили капитал.

Олигархи не были лохами. Лохами были иностранцы, которые давали им кредиты в наивном предположении, что в российской экономике все нормально.

Сказка про золотую рыбку

Механизм лопанья российского мыльного пузыря давно описан А.С. Пушкиным в сказке о золотой рыбке. Он очень прост. Сначала жадная старуха попросила: «Дай мне виллы в Ницце и счета в Швейцарии». Золотая рыбка дала. Потом старуха попросила: «А чтобы экономика работала, давай мне кредиты». Золотая рыбка давала. Потом старуха сказала: «Золотоя рыбка, я при этом хочу называть тебя Третьим рейхом и каждый день объяснять народу, что я сейчас зажарю тебя на сковородке и воткну в твой американский золотой зад ракеты «Искандер». Золотая рыбка удивилась, но сказала «да». И так старуха и жила: выводила деньги и клала их у золотой рыбки, занимала недостающее у золотой рыбки и еще золотую же рыбку каждый день грозила поджарить на сковородке.

Кремль думал, что можно держать деньги на Западе, занимать деньги на Западе и при этом еще поносить Запад в компании с лукашенками и чавесами. При этом Кремль абсолютно верно просчитывал реакции западных политиков. Он знал, что, сколько бы он ни угрожал боеголовками, никто всерьез не поверит, что ракеты «Искандер» ударят по недвижимости российских чиновников в Карловых Варах или по офису фирмы «Гунвор» в Швейцарии. Что никто не будет заниматься счетами российских чиновников. Что США не пошлют войска в Грузию, а французский президент Саркози, когда ему скажут: «Я повешу Саакашвили за яйца», постарается отшутить собеседника от этой идеи, потому что, что еще Саркози остается делать?.

Проблема в том, что политика — это одно, а экономика — это другое. Можно нанять Шредера, заглянуть в глаза Бушу и договориться с Саркози. Но когда в минуту кризиса у западных банков, которые единственные наполняли российскую экономику деньгами, выводимыми из нее в Стабфонд и на Запад, вдруг резко уменьшается плавучесть, российский акции летят за борт первыми.

Сколько стоят российские предприятия?

«Северсталь» не может стоить столько, сколько остатки на ее счетах», — говорят мне. А я вас спрошу в ответ: «А сколько стоит нефтеперерабатывающий завод в Грозном 30 декабря 1994 года?»

Ответ: «Ничего». У него есть активы, рабочие и нефть, но вокруг него нет государства. Экономика не существует без правил игры. Завод в стране, где в «Мечел» посылают доктора, а в Грузию — танки, не стоит ничего.

Когда рынок это обнаруживает, правительство страны, посылающее доктора к «Мечелу», получает возможность скупить стремительно дешевеющие предприятия за те самые деньги, которые оно когда-то уплатило в Стабфонд и бюджет.

Голландская болезнь — это болезнь власти, а не экономики

Голландская болезнь — то есть избыток денег в экономике — это не болезнь экономики. Это прежде всего болезнь власти, потому что в условиях голландской болезни цена ошибочных решений власти равняется нулю. Грубо говоря, власть получает возможность ошибаться сколько угодно, и у нее существует иллюзия, будто это ничего не стоит.

Реакция наших властей на кризис заставляет предполагать самое худшее. В стране уже песец, а у них еще эйфория.

У Кремля была масса вариантов поведения в момент начала американского кризиса. Самый изящный — покупка Lehman Brothers. Напомню, что именно с краха этого старейшего инвестиционного учреждения в США и началась паника; Bank of America отказался купить Lehman за 1,2 млрд долл. — впятеро меньше, чем утекло из России за один день 11 ноября, а плохие долги банка были вряд ли намного больше, чем те активы, которые Россия держала в Lehman. Даже если задасться целью нагадить США, и то покупка Lehman представляется куда более перспективным делом, нежели размещение «Искандеров» в Калининграде.

Но такого рода решения — стратегические. Власть в условиях голландской болезни теряет способность к принятию стратегических решений. На момент краха Lehman Brothers главной заботой Кремля был поиск доказательств геноцида в Южной Осетии и прав России на арктический шельф.

Российский рынок рухнул, олигархи бросились к хозяину страны за деньгами, и управление экономикой превратилось в цепочку единоличных решений.

Петр Авен едет с Путиным в Новосибирск — по возвращении «Альфа», первый из негосударственных банков, получает огромные вливания. Потом начинается эпопея с Исландией: вроде бы там в одном хорошем банке один хороший швейцарский трейдер заложил акции хорошей компании, надо дать стабилизационный кредит.

На рынке ходят упорные слухи о покупке на огромную сумму плохих долгов у банка UBS. Причина будто бы та же: счета хороших людей в UBS и откат. Проверить слухи невозможно: в чем наш Стабфонд, никто не знает.

В условиях кризиса стало ясно, что любого закредитованного российского олигарха можно сожрать за те самые деньги, которые он когда-то выплатил в качестве налогов. У Дерипаски подходит кредит в 4,5 млрд долл., выданный ему иностранными банками под залог экспортных потоков РУСАЛа и потраченный им на покупку акций «Норникеля», кредит не пролонгируют, Дерипаска хочет перекредитоваться в ВЭБе. Тут же бежит в Кремль Потанин, хочет сам выкупить этот кредит. Кого сожрут первым, Потанина или Дерипаску? Решение принимается в последние часы; Дерипаска получает в ВЭБе 4,5 млрд долл. под залог 25%-ного пакета «Норникеля». Это означает, что Дерипаска вывернулся, а Потанин — первый в очереди.

Нетрудно заметить, что все эти решения единоличные. Кто выбирает, Потанин или Дерипаска? Не в ВЭБе же это решают. Почему это решается за несколько часов до пролонгации кредита? Чтоб все знали, кто принимает решения. Это в общем не стратегические решения, вроде покупки Lehman Brothers. Это решения оперативные. Но самое опасное, что эти решения дают иллюзию контроля над ситуацией.

А в том-то и дело, что контроля нет.

Контроля нет

Деньги — это язык, на котором говорит экономика. Кризис ликвидности — это когда все вдруг начинают сомневаться в значениях слов.

Поэтому когда в мире начался кризис ликвидности, все ЦБ мира резко понизили ставку рефинансирования, чтобы деньги стали дешевле и свободнее текли по кровеносной системе экономики. Кризис ликвидности можно сравнить с тромбом в кровеносной системе, понижение ставки — с лекарством, разжижающим кровь. Может, оно и окажет потом дурное влияние на почки и печень, но если тромб оторвется, то будет инфаркт.

Ставка рефинансирования ФРС США упала до 1%. Ставка банка Англии — с 4,5 до 3%. Европейский центральный банк в 15 странах еврозоны установил ставку 3,25% вместо 3,75%. И только Россия, в которой «кризиса нет», повышает в момент кризиса ликвидности ставку ЦБ до 12%.

Потому что в России выясняется очень простая вещь: если пустить в банковскую систему деньги, они тут же оборачиваются долларом и улетают на Запад. А не пустить — будет инфаркт. Деньгам не прикажешь. Они не слушаются указаний премьера и речей президента. Тем более если это деньги друзей премьера и товарищей президента. Можно договориться со Шредером, пошутить с Саркози, можно решить, кого кушать первым — Дерипаску или Потанина, а вот договориться с деньгами на счетах нельзя.

Оказывается, что деньги не остаются в стране, где к «Мечелу» посылают доктора, а в Грузию — танки. Более того, эти деньги выводят именно те, кто ближе всего к власти. Кто, вы думаете, больше всех сейчас покупает долларов: банк «Васька» или ВТБ? Что делать при угрозе инфаркта больному гемофилией? Как говорить на языке денег с экономикой, где главными ценными бумагами — почище любых деривативов — являются постановления о возбуждении уголовных дел и указы о назначении на должность?

Что дальше?

Ответ очевиден: искать виноватого. И, как мне кажется, предложение Дмит¬рия Медведева о внесении поправок в Конституцию и продлении срока полномочий президента до 6 лет преследует именно эту цель.

Пока будут принимать поправки, как раз рубль рухнет, встанет вопрос: кто виноват?

Ответ: киндерсюрприз-2.

Дмитрий Медведев полностью признает свою ответственность за кризис и предложит нации, что в такое тяжелое время страной должен руководить тот человек, под чутким руководством которого она росла последние восемь лет.

Кроме того, виновата будет Америка. Кто виноват — известно кто, США. Тот антиамериканизм, который мы наблюдали до сих пор, рассказы про «Искандеры» в Калининграде и войну в Грузии, которую затеял сенатор Маккейн, — это лишь легкая разминка по сравнению с той истерией, которая поднимется, когда надо будет объяснять каждой бабушке, почему ее сбережения растаяли как дым и почему все, что вставшая с колен Россия накопила за восемь лет, улетело в доллары со скоростью, опровергающей постулаты специальной теории относительности.

Кроме того, виноваты будут внутренние враги. Все, кто не понимает, что Россию погубил не доктор в «Мечеле», а Госдеп.

Проблема заключается в том, что в течение первых восьми лет правления Вла¬димира Путина квазитоталитаризм в России сочетался с квазисвободой ввиду избытка нефтедолларов. Можно было подписывать письма против Ходорковского, маршировать в стройных рядах «Наших» и обличать сенатора Маккейна, развязавшего войну в Грузии, а можно было и не делать этого.

В условиях голландской болезни цена ошибок для власти была пренебрежимо низка. Но и издержки от существования оппозиции тоже были низки. Квазитоталитарные режимы — такие как в Венесуэле, Саудовской Аравии, Иране, России — существуют только в условиях избытка нефтяных денег. В условиях кризиса они превращаются либо в Северную Корею и Кубу, либо возвращаются к свободе. Вероятность того, что Россия вернется к свободе в близком будущем, крайне мала.

Юлия Латынина

обозреватель «Новой»