Павел Грачев: проект закончен
17 Октября 2012

• Версия для печати

Альфред Кох и Петр Авен, коллеги Павла Грачева по российскому правительству начала — середины 1990-х, взяли интервью у бывшего министра обороны для своей книги «Революция Гайдара». Это последнее интервью Грачева, скончавшегося 23 сентября 2012 года. И, безусловно, самое искреннее.

Здесь публикуются выдержки из многочасового разговора трех бывших министров.

Интервью и вступительное слово Коха и Авена читайте в ноябрьском номере журнала Forbes.

О Борисе Ельцине и его окружении

— Ельцин тогда (в начале 1991 года — Forbes) был в опале, и Язов и Ачалов (Дмитрий Язов и Владислав Ачалов, на тот момент министр и замминистра обороны, первый впоследствии стал членом ГКЧП, второй поддержал Верховный совет во время путча 1993 года. — Forbes) отрицательно относились к его деятельности. Я Ельцина знал только понаслышке…

И вот мне звонят, говорят: «С вами будет говорить Борис Николаевич». «Павел Сергеевич, здравствуйте, я о вас знаю, слышал и так далее, я хочу посетить Тульскую воздушно-десантную дивизию». Я говорю: «Тут надо разрешение министра обороны». «А что, вы сами не можете?» Я говорю: «Сам, конечно, не могу, но я позвоню, спрошу». Позвонил Ачалову. Он задумался, говорит: «Сейчас посоветуюсь с Язовым». Минут через пятнадцать звонит и говорит: «Ну, что, Язов разрешил, только ты уж его аккуратнее встречай. Не надо там хлеб-соль, не надо там перед ним прыгать и так далее. Прими его так, холодно, не корми, не пои особенно, ничего не разглагольствуй».

Их уж нет. А были такие жизнерадостные, когда возлагали венки...

Приезжает Ельцин со своей свитой. И в процессе этого знакомства мне показалось, что это довольно-таки приятный, умный, самостоятельный человек. Честно говоря, уже тогда мне он понравился, хотя мне неоднократно звонил Ачалов и говорил: «Ты смотри, как мы инструктировали, так себя и веди». Ну, я ему ответил: «Владислав Алексеевич, он нормальный человек. Почему я должен показывать не то, что есть в Воздушно-десантных войсках?» «Ну, смотри, только не корми и не пои его».

Ну, я пострелял, поводил, потом Ельцин говорит: «Ну, чего, обед?» А я уже дал команду начальнику тыла, чтобы в палатке хороший обед сделали. После всех показов завел я его в палатку, он посмотрел — стол ему, естественно, понравился. Я спросил: «Как насчет спиртного?» Он: «С удовольствием!»

Мы с ним хорошо посидели, выпили, а там рядом озеро было, только ото льда отошло. Он мне предложил искупаться. Мы разделись и прыгнули с ним. За нами прыгнула вся охрана…. И Коржаков (Александр Коржаков, начальник охраны Ельцина. — Forbes) прыгнул. А куда он делся бы? В то время Коржаков был никто, подобранный на улице старший лейтенант, которого вытеснили его же ребята. Вот так мы после знакомства обнялись и расстались уже товарищами.

Естественно, сразу на меня стуканули, что я слишком хорошо его встретил. Опять позвонил Ачалов, говорит: «Ну, это тебе так просто не выйдет»…

… Когда Россия фактически получила свою независимость в августе 1991-го, мы собрались у него [Ельцина], пошли в лес. Человек шесть-семь было. Борис Николаевич сам предложил: «Давайте брататься. Я вас в жизни никого не кину, и давайте клясться на крови». Взяли нож, порезали друг другу руки, лизали кровь… Я, Коржаков, Козырев (Андрей Козырев, министр иностранных дел. — Forbes)… Этот, как его, покойный Виктор, КГБ? Вспомнил: Баранников (Виктор Баранников, в то время министр безопасности РФ. — Forbes), Руцкого (Александр Руцкой, вице-президент РФ — Forbes) не было. Скоков (Юрий Скоков, в тот момент советник Ельцина. — Forbes) и еще кто-то, человека два… Мы нашли там покрышку, разложили выпить-закусить. Покрышка, видимо, от трактора «Беларусь», сели и на крови поклялись по его инициативе. А он нас потом всех кинул. Неожиданно.

О путче 1991 года

— Где-то в июне-июле 1991-го Язов говорит: «С тобой хочет познакомиться Крючков (Владимир Крючков, председатель КГБ СССР, член ГКЧП. — Forbes)». Приезжаю на Лубянку: неуютно, конечно. Не успел я в приемную зайти, как открывается дверь и сам меня встречает. Такой мне показался: тихенький, скромненький… Я сижу, дрожу. Я хоть и десантник, но неуютно, конечно. Такой кабинет тяжелый…

«Обстановка в стране непонятная. Михаил Сергеевич [Горбачев] некстати заболел. Политбюро без руководителя. Начинается некоторое брожение в народе». Я так слушаю внимательно. «Понимаете, возможна такая ситуация, когда…» Издалека начал: «Я, типа, спросить хотел у вас, возможно, возникнет такая ситуация, когда необходима будет поддержка Вооруженных сил». Я говорю: «С какой целью?» «Ну, может, народ будет не понимать. Нужно будет взять под охрану наиболее важные объекты. Ну, вообще-то, я пригласил вас для того, чтобы отработать возможный план мирного перехода власти от Горбачева к Политбюро в случае его невозможности продолжать работать». Я говорю: «Я таких планов не знаю». [Отвечает:] «Ничего страшного». Говорит: «Мы вам дадим еще двух человек и отправим вас в загородную резиденцию. Вы там заодно отдохните, и составьте возможный план действий».

Приехали мы на шикарную дачу в лесу. Стол накрыт, одна лишь официантка, никого нет. «Вот здесь будем работать». Думали они, гадали, достали свои документы по переходу власти в различных странах Африки, примеряли: ничто не подходит. Я сижу, молчу. Смотрю, ребята не очень активно себя ведут, потому что сами, в принципе, растерянны…

Короче, мы трое суток работали, работали и ничего умного придумать не могли. Единственно я настоял, что роль ВДВ должна была заключаться в том, что при возможности войти в Москву и взять под охрану основные здания, чтобы не разбили, как в 1917 году …

Прошло недели две после этого. Я думал, это все. [Но 16 августа 1991 года] Ачалов говорит: «Приказ. Подготовь две дивизии для возможного ввода в Москву, слушай радио и смотри телевизор». Я дал команду Тульской дивизии подготовиться к маршу своим ходом и Болградской дивизии (дивизия ВДВ, дислоцированная близ Одессы. — Forbes) садиться на аэродром Чкаловский.

Когда заиграли по телевизору Чайковского, звонит мне Ачалов: «Вводи Тульскую дивизию». Я говорю: «Для какой задачи?» «Взять под охрану наиболее важные объекты и т. д.». Эти объекты были заранее нарисованы. Я дал команду: «Вперед». Дивизия быстро справилась. Через некоторое время звонок Ельцина: «Где у тебя войска?» Я говорю: «Одна дивизия идет в Москву, а другая в Одессе, в готовности десантироваться посадочным способом на аэродром Чкаловский. «Ты, говорит, в меня стрелять будешь?» Я говорю: «Борис Николаевич, стрелять никто не будет»… Он боялся, что будет дана команда его захватить. Персонально его.

Он мне поверил, что я не буду штурмовать его этим своим батальоном у Белого дома.

А команда захватить Белый дом была 17-го вечером. Ачалов позвонил, говорит: «Ну, вот такая ситуация, надо будет все-таки захватить Бориса Николаевича». Я говорю: «Давайте письменный приказ. Это же кровь, это же стрелять начнут везде. Они его без боя не отдадут». «Будет тебе письменный приказ». «Будет — буду выполнять, не будет — не буду». После этого я сразу в штабе ВДВ, тут в Сокольниках, мужиков своих собрал, замов, говорю: «Так и так». Мы потолковали и наше решение свели к тому, что какой бы приказ ни был, кровь не проливать и ничего не штурмовать. Вызвали свой спецназ, обложили, чтобы нас не захватили. Скоков (в тот момент советник Ельцина. — Forbes) пришел к нам. Я говорю: «Юр, передай Борису Николаевичу, что даже если мне будет приказ штурмовать вас, я не буду. Потому что прольется кровь, это все равно будет неуспех вот этого пьяного Политбюро, а я главный боевик. Мне погибнуть запросто, но у меня есть семья, дети». Он говорит: «Спасибо».

Потом мне опять звонят: «С утра надо захватить. В семь часов». Я опять свое гну: «Если не будет письменного приказа, я никаких действий предпринимать не буду». Подходит семь утра, я никаких действий не предпринимаю. Я звоню в приемную [Язова]. Там какой-то мужичок отвечает, что министр обороны отдыхает и просил его не будить. Я думаю: «Ничего себе, такое время, а он отдыхает». Позвонил Ачалову, там тоже приемная, говорят: «Отдыхает, просил его не тревожить». Я говорю: «Передайте, что это Грачев мол, насчет письменного приказа. Мы вроде договаривались, ждем сидим…». Говорят: «Передадим». Я говорю: «Все, штурмовать не будем, будем ждать»…

Мы с облегчением вздохнули: не пройдет, сдрейфили они. Ну, мы с мужиками выпили коньяку.

О путче 1993 года

— В ночь со второго на третье [октября 1993 года], где-то часа в три ночи, ко мне в Министерство обороны приехал Борис Николаевич с Коржаковым, еще несколько человек. Ну, чуть-чуть поддали… Чуть-чуть поддатые, такие возбужденные. Борис Николаевич говорит: «Павел Сергеевич, вот тут мэрию и «Останкино» захватывают. Чтобы успокоить и не допустить дальнейшего развития, надо взять этих ребят в Белом доме».

Ну, я, как обычно, говорю: «Борис Николаевич, письменный указ, и я готов на все». Тут Коржаков выступил: «Какой письменный указ? Борис Николаевич, я знал, что они начнут тоже трусить!» Я говорю: «Слушай, ты, заткнись». Ну, Ельцин тут рассвирепел: «Будет вам письменный указ». Наврал, кстати: его так и не было. Он мне потом, немножко протрезвев часов в пять утра позвонил и говорит: «Понимаешь, Павел Сергеевич… Ты видишь обстановка какая…» Бе.. ме… В том духе, что вроде надо устный выполнять…Ну, я говорю: «Борис Николаевич, конечно, выполню. Что надо сделать-то?» «Захватить всех этих ребят». Ну, я ему говорю: «Борис Николаевич, у меня 119-й полк стоит парашютно-десантный у Белого дома. Проблем нет, но понесем потери». «Что ты предлагаешь?» Я говорю: «Я предлагаю пугнуть их». «Я выведу танк на прямую наводку и инертными пиз…ну несколько раз. Они сами разбегутся, кто куда. По крайней мере они опустятся вниз в подвалы, снайпера тоже убегут после этих снарядов, а там, в подвалах, мы их разыщем». «Добро». Ну, я вывожу танк на этот мост каменный около «Украины», сам подхожу к танку, сажаю как наводчика-оператора капитана, за механика-водителя — старшего лейтенанта, подхожу к танку, пули так и цокают — цок, цок, цок, цок. На излете, думаю, не достанут. Я говорю: «Ребята, крыши видите? Отсчитывайте. Один, два, три, четыре, пять, шесть, седьмое окно. Это, предположительно, кабинет Хасбулатова (Руслан Хасбулатов, председатель Верховного совета. — Forbes), они там. Надо попасть туда, в окно. «А есть снаряды?» — «Боевые или такие?» — «Какие боевые? Ты че, сдурел? Болванки давайте». — «Хорошо».

А внизу-то народу полно уже. У нас же зеваки любят такое, как в театр пришли. Я говорю: «Мужики, смотрите, не попадете, народ погибнет. Тогда все, разорвут». Капитану говорю: «Попадешь?» «Попаду! Подумаешь, меньше километра». «А там видел, сзади, американское посольство? Смотри, бахнешь по посольству, будет скандал». «Товарищ министр, все будет нормально». Ну, я и говорю: «Огонь, одним». Смотрю, первый — бах, точно в окошко залетел. Говорю: «Еще есть?» «Есть». «Вот пять беглыми еще, огонь!» Он — дюм-дюм-дюм. Смотрю, все загорелось. Красиво. Все сразу снайпера с крыш мгновенно разбежались, как рукой смахнули. Ну, и когда снайперов смахнули, танки стрельбы свои закончили, я дал команду 119-му полку штурмовать. Они открыли двери, там постреляли. Ну, конечно, девять убитых у меня было, внутри-то стрельба была, но этих положили много… Никто их не считал просто. Много.

А капитану Героя России дали. Старшему лейтенанту — Орден Мужества, по-моему. Фамилии сразу засекретили и отправили служить в другие части. А Белый дом потихонечку начал гореть, гореть, гореть. Пашка Бородин (Павел Бородин, впоследствии глава Управления делами президента. — Forbes) мне потом говорит: «Павел Сергеевич, какой ты молодец» — «А чего?» — «Столько денег туда нам дали, я ремонт сделаю». Я говорю: «Паш, а сколько спи…дил?» «Не-не-не, ни копейки».

О Джохаре Дудаеве и начале войны в Чечне

— Он (Джохар Дудаев, в то время президент Чеченской Республики в составе РСФСР. —Forbes) начал говорить о независимости не от того, что хотел отделиться от России. Его, как горного человека, просто задело то, что с ним, всенародно избранным, не считаются, не приглашают в Кремль и говорят, что ты отброс общества на 100%. А он был генерал Советской Армии, прекрасный летчик, командир дивизии. Я же с ним много беседовал. Он говорил: «Паш, со мной никто не хочет разговаривать. Я же президент, какой бы я ни был плохой и так далее. Меня избрал народ. Коль не хотят со мной разговаривать, тогда и черт с вами. Я буду ставить вопрос перед народом об отделении от России». Я сколько раз на правительствах информировал. Я говорю: «Надо с ним разговаривать». Все в штыки: нечего Борису Николаевичу принимать Дудаева!

Я же к нему ездил. Пошли к нему домой (описывается встреча 1992 года в Грозном. —Forbes). Там все эти ребята, Басаев (Шамиль Басаев впоследствии командовал чеченскими боевиками, убит российскими спецслужбами в 2006 году. — Forbes) и все прочие, сидели. Нормально ко мне отнеслись. Посадили, стол накрыли «с прогибом». Я говорю: «Джохар, вы что там х…ней занимаетесь?» Он говорит: «Никто со мной не хочет разговаривать. Руцкой меня вообще на х…й послал по телефону. Если я никак не прореагирую, мои ребята меня не поймут, и народ не поймет».

Я говорю: «Я войска, наверное, выведу». «Нет, я не дам тебе вывести». Я говорю: «Как не дашь? Я стрелять буду». «И мы будем стрелять». «Да ты чего?» Короче говоря, если подводить итог, его обида на наше к нему отношение ко всему этому и привела.

[В 1994 году] нужно было пригласить делегацию во главе с Дудаевым к себе и начинать переговоры. Никто не захотел. Короче, все отказались от мирного решения. Унизительно им было. Иди, говорят, штурмуй. Вначале-то все на меня вешали, пока чеченцы сами не сказали: «Грачев здесь ни при чем, он единственный был против войны».

На этом совещании, когда я сказал «нет», Виктор Степанович [Черномырдин] встал, хотя мы друзья тоже были еще с тех времен, и сказал: «Борис Николаевич, нам такой министр обороны не нужен». Тогда Ельцин сделал перерыв. Они удалились решать мой вопрос. Через десять минут Борис Николаевич выходит и говорит: «Павел Сергеевич, мы вас освобождать от должности не будем, но в десятидневный срок подготовиться к ведению боевых действий». Тогда я сказал: «Уже зима на носу и так далее, какие могут быть боевые действия в тех условиях, когда не пройти, не проехать, туманы, авиация не летает, артиллерия не знает, куда бить, и так далее?» «Когда вы предлагаете?» «Весной, а до этого вести переговоры». Я хотел оттянуть время: может, успеем договориться. Ни х…я! Я говорю: «Виктор Степанович, вы будете лично отвечать за это дело». После этого мы с ним стали холодные друг к другу…

Источник: Forbes