Марат Гельман: конфликт искусства и власти
19 Сентября 2013

• Версия для печати

Марат Гельман полагает, что визуальное искусство опаснее для властей, чем литература

В Москве открывается пятая биеннале современного искусства.

Основной проект биеннале называется "Больше света"/More Light", в событиях которого примут участие более 70 художников и групп художников из многих стран мира. Проект сопровождается целым рядом параллельных событий и проектов, начиная с художественной ярмарки, заканчивая перформансами, выставками, диспутами и международной философской конференцией "Judgment Day, или Проблема эстетического суждения".

Патронами биеннале, в числе прочих, являются министерство культуры России и правительство Москвы. Государственный патронаж события современной художественной жизни такого масштаба вызвал разноречивые отклики в среде деятелей искусства.

О взаимоотношениях искусства и власти корреспондент Русской службы Би-би-си Марк Григорян говорил с известным галеристом Маратом Гельманом.

Би-би-си: В России сложилась ситуация, в которой, с одной стороны, власти помогают современным художникам, например, министерство культуры России и правительство Москвы патронируют Пятую московскую биеннале. А с другой - мы то и дело слышим и читаем о том, закрывают выставки, подают в суд на художников… Что происходит?

Марат Гельман: У властей есть концепция, по которой современное искусство надо поддерживать как некую форму развлечения, культурного досуга. Иногда они вспоминают о том, что искусство интернационально и надо использовать искусство как способ выстраивать имидж России как части мира, части Европы.

Но как только художник начинает говорить на острые социальные проблемы, власть говорит: "Это уже не искусство".

И большинство людей в обществе готово с этим согласиться, потому что у них есть с советского времени представление о том, что художник - это по ведомству красоты и по ведомству удовольствия, а не по ведомству критики, аналитики и так далее.

"

Марат Гельман

И поэтому с одной стороны они максимально пытаются использовать современное искусство, а с другой стороны, пытаются пресечь... Причем запреты случаются не так часто. Гораздо чаще бывают пропагандистские наезды, когда они пытаются доказать, что если художник хочет высказаться по поводу ситуации в стране, по поводу, например, "болотного дела", то это уже вообще не искусство.

Например, мы сейчас готовим выставку художников, которые рисуют в зале суда, и уже объявляется, что это чей-то политический заказ.

Партнерство с городом

Би-би-си: Когда я думаю об этой ситуации, у меня в голове постоянно вертится слово "постмодернизм". Такой постсоветский постмодернизм, когда в искусстве видят не поиск прекрасного, а проявление красивого. Не здесь ли кроются проблемы?

М.Г.: Вообще искусство никому ничего не должно. В разные исторические эпохи искусство играло разную роль. В России традиционно художник был больше, чем художник, он был и политик в то же время. Помните - "Поэт в России больше, чем поэт"?

Сейчас так получилось, что литература для власти не очень опасна, потому что население книжек не читает. А визуальное искусство оказалось гораздо более опасным, потому что с помощью интернета картинки распространяются мгновенно, и не надо тратить ни времени, ни интеллектуальных усилий, чтоб их читать. Поэтому власти решили, что [изобразительное] искусство гораздо опаснее.

А что касается постмодернизма, то в России он касается, в первую очередь, самой политической ситуации. Например, наша Дума - она же ничего не решает. Депутаты вместо поступков совершают жесты. Можно даже считать, что они такие коллективные художники, потому что политик у нас один - это Путин. А все остальные просто выступают с художественными проектами.

"

Марат Гельман

[Власти] говорят: мы хотим вашу свободу ограничить. Не полностью забрать ее у вас, а ограничить. А художественная среда этому сопротивляется.

Многие задают вопрос: как так - на Московской биеннале ни слова не будет о Pussy Riot, ни слова о "болотном деле", ни слова о фальсификации выборов.? Это получилось в результате филигранной работы комиссара и куратора биеннале, которые решили, что для них важнее сохранить саму институтцию - биеннале все-таки не первый год проходит.

Мое мнение, что если искусство в России не является авангардом общества, то оно вообще не нужно. И поэтому нынешнее перемирие между частью художественного сообщества и властью, я думаю, будет временным.

Надо понимать самое главное: искусство не может развиваться в несвободной ситуации.

Сотрудничать с властью?

Би-би-си: В истории мы видим множество примеров того, как художники стремятся к власть имущим, потому что власть - это заказ, а заказ - это возможность прокормить семью. И мы знаем, что в разные века было множество художников, композиторов, поэтов, архитекторов, которые искали покровительства властей.

М.Г. Времена меняются… В эпоху Ренессанса художники шли к буржуазии, а не к власти, и считалось, что буржуазия дает свободу художнику. Были времена, когда основным заказчиком была не власть, а церковь…

Сегодня найден новый партнер для искусства, гораздо более важный и интересный - город. Когда имеешь дело с властью, власть говорит "прославляй меня", делает идеологический заказ. Когда художник взаимодействует с бизнесом, тот говорит: "Сделайте нам красиво, сделайте гламур, украсьте нашу жизнь". А художнику иногда этого совсем не хочется делать.

А когда художник сотрудничает с территорией, с городом - чего хочет город? Ну, например, стать известным на весь мир.

Художник говорит: "Я тоже хочу сделать проект, который сделает меня - и город - известными на весь мир".

Город говорит: "Сделайте так, чтобы люди вместо того, чтобы пьянствовать, ходили в музеи, на концерты".

"

Марат Гельман

Художник говорит: "Я бы тоже хотел, чтобы на мои выставки в музеях и на концерты ходили люди и стояли очереди".

Поэтому сейчас более интересным партнером для искусства является город, особенно в России. И Москва, и другие города сейчас идут на очень серьезное партнерство с художественным сообществом.

Вопрос в том, что параллельно с этим позитивным процессом взаимодействия художника и города идет процесс взаимодействия художника и так называемой федеральной политической власти.

И вот там эти процессы прямо противоположны. Федеральная власть говорит: "Я буду финансировать только те фильмы, которые прославляют, которые дают "правильную оценку" политическим событиям, фигурам и так далее". И там искрит. Там все время искрит.

И эти два процесса - они, вроде, разные, но проходят через одних и тех же людей, так что кажется, что идет один противоречивый процесс.

Лужков в роли Медичи

Би-би-си: Мы говорим о власти как о чем-то монолитном. Но ведь на самом деле имеет значение, кто именно находится у власти. А может, правильнее говорить о личности у власти и взаимоотношениях этой личности с современным искусством?

М.Г.: Это лужковский стиль. Лужков считал себя просвещенным Медичи, который сам приближал кого-то, кого-то отдалял, кому-то дарил целые музеи... Но это очень несовременная ситуация, потому что во время Медичи люди были невежественными, а знать просвещенной. А сейчас... Знаете ли вы, например, вкусы мэра Лондона? Думаю, если вы не были в его спальне, то вы его вкусов не знаете.

Власть должна опасаться проявлять свой вкус, потому что есть культурные институции. Когда Мединский, наш министр культуры, хвалится, что он сам читает киносценарии, я понимаю, что он занимается не своим делом.

У нас запрещена цензура, значит надо всем это разъяснить, надо перестать вмешиваться, надо привыкнуть к тому, что художник - иногда даже несправедливо - может и должен высказываться по поводу политической или социальной ситуации, и что это иногда бывает неприятно, но это надо терпеть.

Би-би-си: И наконец, художник, как и любой другой человек, имеет право на свое собственное мнение и имеет право его высказывать...

М.Г.: Сейчас идет такой нехороший процесс, потому что искусство и власть пошли по разным направлениям. В 90-е годы при всех трениях у нас у всех было одинаковое направление: мы все - и искусство, и власть - двигались в сторону объединения с миром, устанавливали связь с Европой… Мы стремились в будущее.

Сейчас наоборот: власти забыли слово "модернизация", мы говорим только о сохранении неких традиций, то есть власть смотрит в прошлое и ищет в прошлом свои основы. И она достаточно беззастенчиво декларирует особость России.

Да, конечно, говорят они, на Западе производят айпады, боинги, но мы, хотя и пользуемся ими, - особые, мы - отдельные, мы не такие, как все, мы не часть мира.

Эти - ровно на 180 градусов разные - векторы власти и искусства делают проблематичным сотрудничество с ней. Это очень скользкая дорожка.

Би-би-си: Вы обрисовали ситуацию гибели истории в одной отдельно взятой стране...

М.Г.: (Смеется) Ну, внутри этого рисунка есть такие феномены, как московская биеннале, которая все еще существует, хотя она как бы из прошлого, потому что пытается демонстрировать, что Россия, или по крайней мере Москва - все-таки часть мира.

Но общая тенденция именно такова. И сейчас возможен любой изыск истории, кроме одного: если они отменят свободу, тогда этот конфликт перестанет быть конфликтом, скажем, Марата Гельмана с какими-то конкретными политиками и станет конфликтом искусства и власти.

Источник: www.bbc.co.uk