Китайский путь для России ч.I
6 Апреля 2007

• Версия для печати

АНДРЕЙ Девятов

Сравнение культа еды и обряда похорон на фоне управленческих традиций

Если по западному пути России идти бесполезно в силу больших издержек на холода, просторы и расстояния, то самый простой по-русски неожиданный и вместе с тем очевидный ответ на вопрос: “почему китайский путь для России не годится? “ состоит в том, что китайцев много, тогда как русских мало! И разница эта составляет один порядок — десять раз. В бескрайней России просто нет того числа рабочих рук, интенсивным трудом которых можно было бы так же, как в Китае приумножать национальный продукт. Более того, в Китае, где раздолья совсем нет, около 70% населения сельское, очень скученное, и жить может без малого самодостаточно в почти натуральном хозяйстве двора. А в России те же 70% населения живут в городах, где самодостаточность невозможна, требуется продуктообмен и больше половины стоимостей создаётся в сфере услуг, торговле, на транспорте, в складском хозяйстве и связи.

Если Россия самая холодная страна в мире, то Китай — самая многонаселённая. Огромное количество и преимущественно сельский состав населения определяют китайскую специфику в части экономики китайского пути (источников накопления и способов распределения национального богатства).

Другой резон состоит в том, что Китай — это национальный монолит: 95% населения — китайцы (хань), тогда как Россия — конгломерат народов, где русских хотя и 80% от численности населения, но правящей доминанты по крови нет. В Китае именно ханьская национально-культурная доминанта определяет китайскую специфику в части политики, а именно: сплошную вертикаль власти единой ханьской бюрократии. В России же принципиальный характер имеет национально-культурное разнообразие, что в части конструкции власти определяет аристократический принцип отбора и удержания людей в составе правящей знати. В Китае бюрократия остаётся бюрократией, поднимается по прямой лестнице рангов и должностей, дисциплинированно служит государству, деспотично продавливает исполнение приказов, и даже взятка подталкивает процесс к назначенной высшим начальством цели. В России же державный прогресс делают, как правило, обходным манёвром подвижники аристократы, опирающиеся на ближний круг свояков и ставленников. А от командной лестницы бюрократов для общего дела большого толка нет. На местах российские бюрократы либо гасят порыв приказа статьями, пунктами, параграфами нормативных актов, либо, завидуя успехам аристократически “лично годных”, работают на себя в свой карман и тоже не столько ускоряют, сколько поглощают и тормозят деловую активность.

Китайское руководство, каждый раз, когда примеряло на себя иностранные идеи, конечно, видело всю реальность своего огромного сельского населения и не поддавалось на иностранные соблазны универсальных, якобы применимых для всех времён и народов принципов, шло своим китайским путём.

Важную особенность этого пути всегда составляла демонстрация силы, серьёзности намерений действовать, как фактора и острастки направленной вовне и духовной мобилизации внутри китайского общества, его сплочения вокруг власти. Собственно действия с применением силы вторичны. “Винтовка рождает власть”, — любимый лозунг Мао Цзэдуна. Китайский “контрудар в целях самообороны” по Вьетнаму 17 февраля 1979 года, вот с чего начались на практике реформы Дэн Сяопина. В России же меры не знают, и сила, если и демонстрируется, то с большой задержкой и лишь после очень долгого сосредоточения.

Мао Цзэдун, сам выходец из горной деревни должно быть хорошо понимал крестьян и в своей деятельности был, прежде всего, китайцем, а уж потом марксистом. Мао расширил европейское, западное учение Маркса, добавив концепцию построения социализма в полуколониальной и полуфеодальной стране. Свою теорию “демократической революции” он построил на понимании национальных реалий аграрного Китая, и ему удалось успешно применить её на практике.

Китайский путь “реформ и открытости” Дэн Сяопина в 1979 году тоже начинался с деревни. Начало предусматривало самодостаточность, “опору на собственные силы”. Ни государство, ни частные инвесторы ничего по началу никуда не вкладывали. Лишь идея и практика Kommvh c “железной чашкой риса” для всех, введённые Мао Цзэдуном, были заменены в деревне на идею и практику “семейного подряда” с результатами только для своих. Бережно, с сохранением всех возможных привилегий, заменили и руководящие кадры “революционеров старшего поколения” в партии и армии на подошедшее по возрасту активное и желавшее перемен поколение участников уже не героического “Великого похода”, но бесславного “Большого скачка”. “Раскрепостили сознание” людей, перейдя от безграничного ореола коммунистических символов к конкретному образу накопления в видимой перспективе. Отдали команду “железным винтикам” накапливать, и “процесс пошел”.

Реформы начинались с того, что в деревне китайская крестьянская семья (живущие вместе поколения кровных родственников) на основе коллективного (малый клан), реже индивидуального, подряда получала в хозяйственное использование сроком на 50 лет землю, и очень часто в виде горы (80% территории Китая горы). Если на горе есть хоть какая то почва, то её можно уступами террасировать, сооружать горизонтальные площадки полей и выращивать зерновые. По законам геологии на вершине горы часто бывают источники питьевой воды необходимые для людей и домашнего скота (монастыри в горах везде устроены при таких источниках). Полив полей -естественными осадками, которых хватает. Если почвы мало, одни камни, то террасы засаживаются плодовыми деревьями. Если с почвой совсем плохо, то террасы не делаются, а склон засаживается лесом. Поскольку деревья вырастают до возможности их распиловки в доски примерно за 20 лет, то пятидесятилетний срок подряда открывал крестьянам перспективу даже в самом худшем горном варианте двум поколениям семьи, получившей землю в подряд, достичь хоть каких-то, но гарантированных результатов от хозяйственной разработки горы. Все китайцы ещё при Мао Цзэдуне на политзанятиях в ходе “культурной революции” учили наизусть его работу “Юй-гун передвинул горы” с идеей не бояться трудностей и возможности достижения результата кропотливым трудом нескольких поколений семьи. При Дэн Сяопине были созданы условия семейного (именно в нескольких поколениях кровных родственников) хозяйства. Дело реформ в сельском хозяйстве пошло, так как у массы крестьян появился интерес работать интенсивнее с видами на будущее.

Сначала только интенсивный и рачительный личный, ручной труд семисот миллионов китайских крестьян, получивших перспективу улучшения своей жизни и жизни своих детей, без оборотных денег, без механизмов, без химических удобрений, без помощи науки, примерно к концу 80 х годов позволил накормить деревне себя и город. В деревне появились какие-то накопления для потребления современных городских промышленных товаров.

В результате реформ коммуны распустили, но земля в Китае осталась государственной и лишь была отдана в семейный подряд на 50, а под некоторые цели, максимум, на 70 лет. Где местные условия сурового климата, бедных почв и низкой плотности населения требовали широких коллективных усилий для товарного производства, там были сохранены большие производственные бригады. А в холодных, малолюдных и малопродуктивных степях Внутренней Монголии и Синьцзяна сохранили крупные госхозы с машинной обработкой полей.

В 1997 году я участвовал в переговорах российского завода “Ростсельмаш” с китайцами на предмет продажи в Китай зерновых комбайнов. Российские комбайны рассчитаны на обширные поля и имеют ширину жатки 8,5 и даже 11 метров. Развернуться с такой жаткой в Китае почти негде. Так вот, покупали их китайцы, и то очень мало, только для степей Внутренней Монголии и Синьцзяна. На зажатых горами полях северного и центрального Китая в конце 90х годов стали использовать маленькие зерновые комбайны собственного китайского производства с шириной жатки 2—3 метра. Такие комбайны я видел регулярно, дважды в год на шоссе Пекин — Бэйдайхэ, когда их перегоняли своим ходом во время уборки урожая из одной производственной бригады в другую. Использовали комбайны группами, по несколько машин, на принципе передачи техники полеводческим хозяйствам во временную аренду. В относительно равнинном и самом урожайном восточном и южном Китае в рисовых чеках используется только малая механизация и интенсивный ручной труд. Этот пример показывает, что чем суровее климат, тем меньше урожайность, меньше численность населения, больше обобществления средств производства и больше техники на полях, а где климат самый мягкий, там самая высокая урожайность, больше всего населения, там нет госхозов, меньше используется техника. Источник стартового, для курса реформ, накопления капитала народного хозяйства страны уникален. Он кроется, по сути, в добровольной (мобилизованной интересами семьи) интенсификации труда громадного сельского населения, а также в климате, дающем три урожая в год. В этом, видимо, и состоит социализм с китайской спецификой в производстве зерна. А достаток зерна — важнейший фактор стабильности для общества с уже почти полутора миллиардами едоков и культом еды.

Если пища это один из природных факторов взаимосвязанный с психофизиологическими особенностями нации, то любопытны следующие наблюдения. На Западе пища во французской кухне поднялась до изысканности удовольствия, а в американской быстрой еде опустилась до примитивного обжорства, даже уровень американского ресторана перешел на быструю еду. У созерцательных русских еда простая и неспешная. У китайцев же еда медленная и изощренная на всех уровнях социальной лестницы. Даже самый бедный крестьянин где-нибудь в провинции Шаньдун будет за чашкой риса без ничего долго обсасывать личинки цикад и разгрызать хитин скорпионов, выбирая совершенно неведомые европейской кухне пресно-сладкие и горько-кислые нюансы вкусовых ощущений. И именно возможность нарастить в повседневном рационе чашку риса без ничего (по-китайски “основная еда”) так называемыми “вспомогательными” продуктами (мясо, рыба, масло, сахар и пр.) и дала реформа большинству китайцев.

Я помню разговор с молодым китайским крестьянином летом 1978 года. Тогда, отнюдь не в горах, а на равнине с поливным земледелием под Пекином, где снимают два урожая, и выращивается даже такая теплолюбивая культура, как хлопок, денежные доходы в столичной пригородной сельскохозяйственной коммуне составляли 8 фэней на трудодень или меньше чем два с половиной юаня в месяц. Помидоры в то время в Пекине стоили 5 фэней за цзинь (полкило), носки стоили около юаня, а комплект простой зимней одежды — около сорока юаней. Рентабельность продуктивного сельского хозяйства держалась близкой к нулю. Бедность в китайской деревне была ошеломляющей для европейца.

За годы реформ деревня в пригородах городов, где сбыт рядом, и на равнине, где тепло, вдоволь воды и много рабочих рук, интенсивным трудом разбогатела, приоделась, отстроилась новыми домами с городской мебелью и спутниковым телевидением. Особенно заметно поднялась деревня в равнинных восточных и южных районах, где по условиям климата снимают до трёх урожаев, а водный транспорт по многочисленным рекам и приморский каботаж своей дешевизной обеспечивают выигрыш над накладными расходами в любых сухопутных и, тем более, горных перевозках. Однако и через 20 лет после начала реформ, в 1998 году, всего в 300 км от Пекина, я своими глазами видел горные деревушки между Тайюанем и Шицзячжуаном, где крайняя бедность никак не изменилась к лучшему за годы реформ по причине отсутствия в тех горах пригодной для обработки почвы.

В Тибете капитализм невозможен, зато есть свобода

В Тибете же, в 1998 году, я видел в ходу карточки распределения зерна, но и то только в находившихся на довольствии государства китайских гарнизонах. Тибетцы же даже с появившимися кое-где радиотелефонами, компьютерами и электронной почтой как жили в натуральном хозяйстве, так и живут. Так как растёт в Тибете, да и то очень плохо, только ячмень, местное топливо — только кизяк на ячменной соломе и навозе яков, а любая интенсификация движений из-за разряженное воздуха и кислородного голода приводят к быстрой усталости и истощению физических сил, как у альпинистов. Растительная пища грубая, ограничена ячменём, который порой жуют прямо в виде зерна. Варёное мясо, сливочное масло, сохраняемое кусками в зашитом бараньем желудке, простокваша, лепёшка, бульон с пельменями и чай с молоком, — вот и все разносолы. Никакое изобилие в Тибете по природным условиям невозможно. В тибетском обществе нет многоженства, один муж экономически не в состоянии содержать несколько жен, но, наоборот, до сих пор процветает многомужество, когда одну женщину и её потомство содержат несколько мужчин. Местная продуктивность хозяйства настолько мала, прибавочный продукт настолько ничтожен, что все накопления за долгие века сосредоточились лишь в монастырях. Кроме золотых статуй Будд и серебряных ковчегов лам, украшенных булыжниками бирюзы и нефрита, других накоплений практически нет. Какие-либо налоги собирать не с чего, и содержать аристократию, бюрократию или демократию просто не на что. Демократия — для сытых. Для голодных же — под силу только духовный правитель! “Всеведущий” Далай-лама (море мудрости) — живое воплощение духа (энергии) сострадания. Заметьте: не западного наслаждения, не православного совестливого покаяния, но сострадания.

В Тибет я попал в ноябре 1998 года. За две недели мы с женой проехали на джипе почти 1000 километров. Самый высокий перевал на маршруте превышал 4900 метров над уровнем моря, точки ниже 3600 метров не было. Учитывая, что высота Монблана 4810 метров, вся европейская цивилизация ощущалась где-то далеко внизу. Заснеженные вершины и искрящиеся на солнце ледники и ручьи. Бледная, желто-серая каменная пустыня, иногда до серо-зелёного или черно-зелёного цвета на одном склоне, и здесь же ярко жёлтые песчаные барханы на другом. Скупая растительность в долинах рек и зелень травы по берегам сине-голубых озёр. Яркое, жесткое солнце и тепло днём и жуткий холод ночью. Редкие яки на склонах и поля ячменя в долинах. Селения из серых каменных домов-башен и белые с красным и золотым монастыри. Никакое описание не может дать представление о безмятежном величии, грозном достоинстве, потрясающем ужасе, волшебной прелести разнообразнейших высокогорных пейзажей. Гиперэкзотика, вроде бы туристический рай. На безграничные в теории туристические возможности на практике сильно ограничены и не отсутствием хороших дорог или комфортабельных гостиниц, а кислородным голодом и низким атмосферным давлением высокогорья. Любой, даже очень выносливый человек с равнины чувствует себя в Тибете физически очень скверно и требует длительной акклиматизации. В 1988 году в Лхасе американцами была построена первая современная трёхзвёздная гостиница “Холидэй Инн”. Но и через десять лет, в 1998 году, одной этой гостиницы с лихвой хватало на весь поток состоятельных иностранных туристов прилетающих в Лхасу из Катманду (80%) и Чэнду (20%). Ввод в эксплуатацию второй классной гостиницы был бы убыточным. Развитие территории, и, прежде всего, инфраструктуры: строительство дорог, мостов, объектов электроэнергетики, систем связи, — может осуществляться и осуществляется только за счёт дотаций извне. Тибета почти на всём привозном. И китайский социализм находит государственную волю и средства на явные убытки таких дотаций и завоза. Никакой иной уклад хозяйства, кроме натурального, не имеет в Тибете собственной внутренней базы. Капитализм в Тибете невозможен по причине отсутствия возможности капитализации чего-либо своего. Социализм невозможен по причине отсутствия возможности распределять что-либо своё. Интенсификация личного труда сверх границы, обусловленной кислородным голодом, невозможна ни толстым кнутом, ни самым сладким пряником. Видимо, поэтому у тибетцев приоритет материальных благ давно заменён на духовные ценности. Богатство не цель. Духовное просветление (свобода от привязанностей и уравновешенность) — вот смысл этой жизни. И если спешащие жить, потреблять и наслаждаться жители западной либеральной цивилизации обращаются к астрологии за предсказаниями в этой жизни, то жители Тибета прибегают к астрологии для расчётов путей инкарнации духа умершего. В европейской астрологии прогноз делается от места дня и часа телесного рождения человека на эту его жизнь. Моё постоянное и желающее удовольствий “Эго” — вот где интерес европейца. У тибетцев же в символе буддисткой веры никакого постоянного, определённого и только поэтому, любимого “Я” не существует. “Я” лишь нынешнее, условное обозначение последовательности странствующих из мира в мир взаимосвязанных перевоплощений. Раньше и теперь астрологический прогноз в Тибете делается от дня и часа смерти, на то, куда переместился и в кого переродился дух. Самым разительным отличием от Европы является исполняемый поныне обычный ритуал простых тибетских похорон. Телесное бренно и ничтожно. Духовное нетленно и значимо. Труп покойника всем селением относят на вершину горы и расчленяют, отрубают руки, ноги, вынимают внутренности. Затем части трупа разбрасывают в разные стороны. Стая орлов ждёт, пока люди уйдут. Тело умершего — последний дар милосердия для насыщения голодных. Зрелище это для европейца жуткое. Но если видеть, как мохнатые тибетские собаки каждый день от голода жрут человеческое дерьмо, а орлы поедают человеческие останки, то значимость духовного в человеке становится наглядной и очень понятной. Центры духовной жизни и хранилища знаний о космической энергии, медицине, астрологии, метафизике и прочих секретах — монастыри. В монастыре можно получить традиционное образование. Тибетский университет может начинаться с возраста 5—6 лет и продолжаться через духовную тренировку всю эту жизнь. Ламаистское философское мировоззрение доступно только избранным. Минимальный срок полноценного образования — 30 лет. Быстрее овладеть специальными знаниями, а, главное, техникой их применения невозможно. Эти, закрытые сроком познания в одно поколение “сокровищницы” знаний и навыков — и есть суть духовной специфики Тибета. В отличие от европейского христианства монахам-ламаистам предоставлена полная духовная свобода и такая же материальная самостоятельность. В монастырской братии, как и в обществе, общины нет, каждый живёт на собственные средства. И в монастырях и в обществе сохраняется пренебрежение к обладанию чудесами технической цивилизации. Отсутствует и культ еды. В холоде высокогорья мясо необходимо для поддержания телесной жизни, и монахи мясо едят, но в самом противном и вонючем вяленом виде, исключающем наслаждение. Досуг, который появляется зимой с вынужденным прекращением полевых работ, тибетцы проводят в паломничестве из монастыря в монастырь, путешествуя и познавая, а не развлекаясь. Перед изображением Будды вообще никогда ни о чем не просят, потому что Будда находится вне мира желаний. Перед Буддой же дают обеты, выражают свои чаяния, принимают решения. На лицах людей, я не видел уныния, зависти, злобы, но больше смирение, кротость и радость. Они и так, с чем есть, выглядят счастливо, хотя, конечно, от удобств и благ цивилизации равнины не отказываются, особенно в столичной Лхасе, но и не страдают особенно, ибо в традиционной этике ламаизма невозмутимо уклоняются от желаний непременно иметь блага. Не умерив желания, не положить конец страданиям от не исполненных желаний, а потому и не вырваться из цепей перевоплощений, не обрести покоя. Соблазны европейских ценностей (комфорт, притязания, права человека) в политических антикитайских целях подогреваются Западом и проталкиваются в Тибет через местную интеллигенцию. В неустранимых никакими человеческими реформами и техническим прогрессом условиях бесплодной горной пустыни, холода и кислородного голода Тибета, местная интеллигенция, в своих западных знаниях сравнивает несравнимое, завидует невозможному, во всех трудностях винит китайцев (хотя, по делу, их нужно только благодарить), морально страдает и необоснованно желает никогда неосуществимого.

Что определяет судьбу народов?

Сравнивая виденное в Сибири, Гоби, Тибете, джунглях Вьетнама, Аравии и Калахари я убедился в том, что определяющее влияние на этнос оказывают именно почва, климат и пища. В Тибете эти три фактора вкупе наверняка самые суровые в мире. Затем по суровости суточных и сезонных колебаний температур идёт не высокогорная, но очень холодная, особенно в центре и на севере пустыни Гоби, Монголия. На широте Ялты и Парижа в Монголии местами в котловинах распространена вечная мерзлота, которая проникает здесь ближе к экватору, чем где бы то ни было на земном шаре. В Монголии, Внутренней и Внешней, я бывал неоднократно в разные годы и в разных местах. Некоторые почти плоские каменные пейзажи центральной части Монголии, наверное, можно сравнить с путешествием на Луну. В Гоби (может быть, это эффект центра евразийской суши) поражает низкое звёздное небо, до которого — рукой подать. Такого зрительно плотного звёздами и яркого в свечении, ночного неба я не видел более нигде в мире ни на одном из континентов. Сходство сурового климата, почв и пищи Монголии и Тибета дополняет духовная приверженность их народов к аскезе ламаизма. В Монголии последние триста лет, до1924 года, был духовный феодализм и теократический правитель: Богдо-гэгэн — живое воплощение мистической энергии “благодатного света”.

Жизненные условия в Монголии намного легче, чем в Тибете, растительность куда более разнообразная, много скота, и монголы по щедрости и учтивости заметно превосходят тибетцев. Мягче и традиционный обряд простых монгольских похорон. Тело покойника уже не расчленяют, но заворачивают в саван, кладут на повозку и пускают лошадь вскачь, куда глаза глядят. Где тело самопроизвольно выпадет из повозки, там и останется на съедение волкам и другим хищникам.

Третье “почётное” место по суровости жизненных условий занимает Россия (конечно в среднем, не говоря о тундре на абсолютно суровых “северах”). В менее суровом климате России, где кругом леса или трава по пояс, и конструкция власти в обществе другая. Уже не духовный правитель, а аристократия через принятие или непринятие каких-то идей большинством населения навязывает народу единую волю и волей скрепляет разнородное общество. Угроза голода в России менее актуальна и лишь напоминается в практике православного поста. Борьба с холодом в России — вот постоянная забота, и она насущнее, чем борьба с голодом. Другие условия жизни, другой и обряд последнего пути. Православное погребение предусматривает назидание живым через деревянный гроб, отпевание, глубокую могилу, надгробие, кладбище.

Пример бесспорной специфики натурального хозяйства, ламаистского менталитета и духовной системы власти в суровом и малолюдном Тибете подчёркивает противоположную специфику социалистического рынка, конфуцианской традиции и бюрократического ритуала благодатного ханьского Китая. В скученном многолюдье по-другому заканчивается и жизненный путь китайца. Из-за недостатка свободной земли в Китае при похоронах большинства китайцев погребение не проводится, труп, как правило, сжигается, пепел развеивается. Развеян был и пепел Дэн Сяопина. Последние годы жизни, и довольно долго, Дэн Сяопин не занимал никаких официальных государственных постов (он был лишь пожизненным председателем всекитайской ассоциации любителей карточной игры в бридж), но тем не менее до смерти он оставался во главе Китая бесспорным правителем.

Мао Цзэдун был похоронен как земной император, с блеском внешней демонстрации в величественной гробнице, расположенной на главной площади столицы как бы в центре середины земли. Дэн Сяопин же, завещав развеять пепел по воздуху над водами моря, выбрал другой не парадный вариант похорон Сына Неба с символом возрождения из пепла в делах его последователей.

Китайские деньги — производное от китайского патриотизма

В декабре 1978 года третий пленумом ЦК КПК одиннадцатого созыва принял курса “четырёх модернизаций”: модернизации сельского хозяйства, промышленности, обороны и науки. Но только после того, как был сделан задел накопления в сельском хозяйстве, получили настоящее развитие остальные направления этого курса. Когда же через 10 лет успехи модернизации были налицо, качественные характеристики четырёх модернизаций были дополнены количественными и был назначен срок исполнения великого замысла Дэн Сяопина, а именно: учетверение валового национального продукта за сорок лет.

Реформы в городе начинались в 1984 году с общественного питания и сферы услуг, не требовавших особых инвестиций (в массе — тот же семейный подряд, что и в деревне). Серьёзное же промышленное производство требовало серьёзного стартового капитала, а современное производство — современных технологий.

Смею заметить, что, приступая к модернизации промышленности, науки и обороны, китайское руководство опять было самодостаточным, ибо сделало упор не на чужие абстрактные мозги иностранцев, а на советы своих, мыслящих по-китайски конкретно, этнических китайцев, проживающих за границей.

Сначала на самом высоком уровне китайское руководство посоветовалось с успешной китайской эмиграцией из азиатских и западных стран капитала. Советовалось же оно на предмет того, какие направления развития они, этнические китайцы, живущие за рубежом, по имеющемуся у них достоверному опыту, считают перспективными, а какие — тупиковыми. Визиты именитых в мировой науке и зарубежном бизнесе этнических китайцев в Пекин в 80 ые годы шли один за другим. Параллельно, десятки тысяч китайских студентов с материка за государственный счёт были отправлены на учёбу в страны Запада.

Примечательно, что эмиграция из Китая никогда не считалась в китайском обществе изменой Родине. И подавляющее большинство китайцев на чужбине сохраняет чувство сыновнего долга перед Родиной и обязанности помогать своему срединному государству вне зависимости от личных политических и идеологических симпатий и чувств, к действующей на материке бюрократии.

Серьёзные инвестиции в серьёзные проекты модернизации промышленности первыми сделали соотечественники с Гонконга и Макао, Тайваня, а также этнические китайцы не граждане КНР из Сингапура, стран Юго-Восточной Азии и Запада. Вслед за китайскими эмигрантами за прибылью от дешевизны рабочей силы, низких требований по экологии, близости сырья и умеренности затрат на строительство в Китай потянулся основной, не эмигрантский иностранный капитал. Однако редко кто из иностранцев внутри Китая сам способен один на один успешно работать в бизнесе против китайцев и все серьёзные иностранные представительства в Китае имеют в своём штате своих граждан китайского происхождения. Этап вложения капитала в Китай проходит на ура. Трудности у иностранцев возникают на этапе попыток самостоятельно и в лоб реализовать западные схемы возврата капитала и вывоза прибыли (если, конечно, перед походом в Китай у иностранцев изначально не была предусмотрена добротная предпринимательская авантюра). Этим я хочу сказать, что модернизацию промышленности китайцы сделали за иностранные деньги, но, по большей части, мозгами и руками этнических китайцев, что уникально.

Говоря о реформах в городе, следует упомянуть и специфику китайского криминала. Традиционно китайцы решают теневые вопросы между собой, не втягивая в разборки иностранцев. Причиной тому, возможно, является непоколебимая уверенность в духовной ущербности и умственной неполноценности белых и, тем более, черных. В неспособности иностранцев воспринимать китайские ориентиры ритуала, обычаев, векторов воли. Шантаж иностранца в обычных китайских формах умолчания и образного намёка не достигает цели. Иностранец, как бы он хорошо ни знал язык, всё одно в китайских “церемониях” бестолков. Его, конечно, можно грубо ограбить, но это считается недостойным организованной преступности и остаётся на совести активистов криминала, действующих индивидуально. За семь лет моей практики предпринимательства в Китае и в крупных торговых сделках и в среднем бизнесе (а я, помимо прочего, руководил гостиницей и рестораном на курорте, где априорно есть теневая выручка) у меня не было ни одного личного и прямого столкновения с китайским криминалом. Не смешивается китайский криминал и с иностранным криминалом. Никакого сращивания или даже согласования действий “русской мафии” с китайскими триадами в Китае я не видел. Попытки русских “братков” собирать долю с мощного потока соотечественников едущих в Китай туристами за мелкооптовыми закупками и проводить разборки на китайской территории не имели серьёзной (прежде всего предоставлением оружия на месте) поддержки от местного криминала и были быстро пресечены китайской полицией. Такова китайская специфика в части личной безопасности иностранцев, как одного из факторов благоприятствующих притоку в Китай иностранных денег.

Мощной обеспечивающей успех реформ силой выступает преданная государству и народу, дисциплинированная и ответственная в вопросах службы, разумная и жесткая в достижении цели китайская система государственной безопасности. Наверное, не сильно ошибусь, если скажу, что при каждом активно действующем в китайском бизнесе представительстве иностранной фирмы, банка или совместной компании в качестве переводчика или иного местного сотрудника, владеющего иностранным языком, работает секретный сотрудник китайских органов безопасности. В руководстве многих китайских внешнеторговых компаний состоят кадровые офицеры спецслужб. Три раза в моей практике, при заключении особо крупных и важных сделок, некоторые такие руководители раскрывались и даже показывали мне в доверительном плане свои вторые визитные карточки с указанием званий и принадлежности к экономическим подразделениям в органах или армейских структурах. При мне не раз случались курьёзы, незаметные для плохо владеющих китайским языком иностранцев, когда впервые пришедшие на переговоры представители какой-нибудь китайской фирмы, по каким-то мелким деталям разговора оказывались знакомыми с китайскими сотрудниками совсем вроде бы незнакомого им представительства иностранной компании. Да и меня самого неотступно пасли и в конце концов убрали из Китая китайские спецслужбы. И не экономически через убытки или разорение совместного предприятия, не юридически по суду, предъявив какое-нибудь обвинение, но волевым актом, государственным насилием, без комментариев. Через тотальный контроль спецслужбами внешнеторговой и внешнеэкономической деятельности изнутри, с обратной, а не показной стороны процессов и событий, вещи и интересы лучше видятся так, как они есть, в аспекте партнёр — противник, а не так, как они благостно представляются вовне контрагентами. Тайно, не всегда легитимно, но часто очень эффективно осуществляется разведка, широкий сбор и обобщение конъюнктурной информации, влияние на цены, противодействие монополизму или демпингу, мобилизация усилий на нужном товаре, авангардные действия на рынке и в конечном итоге единое государственное регулирование формально свободного бизнеса.

В середине 80 х годов мне довелось переводить на русский язык программный доклад тогдашнего китайского премьера Чжао Цзыяна по поводу принятой стратегии развития науки и техники. В докладе, на фоне оценок состояния и перспектив перехода человечества в стадию информационного общества, перед Китаем ставилась задача быстрой компьютеризации жизни, употреблялись выражения “не упустить шанс”, “успеть вскочить в последний вагон уходящего поезда”. Главное препятствие широкому и повсеместному внедрению в китайском обществе персональных компьютеров тогда была проблема ввода информации в иероглифическом виде. Иероглифы плохо сочетались с возможностями аналоговой техники. При Мао проблему пытались решить упрощением начертаний иероглифов и внедрением фонетической транскрипции. Но в результате лишь усложнили дело, добавив к полным иероглифам ещё и упрощенные. Когда же при Дэн Сяопине было решено переходить на компьютеры, научные силы занимавшиеся при Мао реформой письменности, были развёрнуты на проблему ввода информации в компьютер в иероглифическом виде. Быстро была придумана система ввода иероглифов в компьютер по пяти чертам (на клавиатуре нажимается, максимум пять клавиш), и оказалось, что одинаковая информация в иероглифах вводится и обрабатывается компьютером быстрее, чем в буквенном виде. В постиндустриальном обществе китайцы со своими иероглифами, нежданно-негаданно, получили фору.

Вопросы собственно компьютерной техники были решены развёртыванием в КНР соответствующих производств. Прорыв в деле обработки и обмена информацией стимулировал прогресс в других сферах. Была сформулирована и осуществлена китайская космическая стратегия, назначены приоритеты генной инженерии, физики высоких энергий и многое другое. Однако китайская специфика в модернизации науки — это именно машинная обработка информации в иероглифическом виде. Свой путь в информатике и информационная китайская стена с Западом были сохранены. На перспективном канале идейного влияния Запада, рассосредоточения воли и разрушения моральных приоритетов китайцев был предусмотрен и поставлен иероглифический фильтр. При уже широком использовании персональных компьютеров во многих сферах китайской жизни, пользователей глобальной сети Интернет в 1999 году в КНР было только 10 миллионов или 0,8% населения. И если внутри страны, а также с иероглифическими пользователями во всём мире препятствий в Интернете со стороны Китая нет, то с англоязычным Западом китайское государство с 2000 года на своих серверах ввело автоматизированный контроль и ограничения.

Свободный же обмен информацией с Россией в Интернете очень часто наталкивается на разные неожиданные затруднения из-за программной несовместимости иероглифики и кириллицы. Некоторая самоизоляция Китая в Интернете, на мой взгляд, есть специфика интуитивной защиты природной китайской самости мировой паутины технотронного века.

В начале 90 х годов, когда Китай уже мог опереться на достигнутые результаты модернизации сельского хозяйства и промышленности, когда собственная наука уже могла сказать своё слово, по крайней мере, в копировании по образцам иностранной техники и технологий, началась модернизация обороны. И если модернизация промышленности шла за счёт Запада, то модернизацию обороны для Китая во многом сделала Россия и не за деньги, а на 75% в обмен на китайский ширпотреб, пищевые продукты и кое-какое сырье, то есть почти за даром. Начало модернизации китайской обороны было положено при Горбачёве, сразу после нормализации советско-китайских отношений в мае 1989 года. Первым крупным шагом была продажа в Китай за бартер маршевого двигателя для большой транспортной ракеты. Потом, уже при Ельцине, было подписано широкомасштабное долгосрочное соглашение, охватывающее вооружение и боевую технику всех видов вооруженных сил и родов войск. Кое-что в скромных количествах китайцы покупали в виде готовой техники, но главный выигрыш китайцев был в передаче им технологий производства. Назову общеизвестное: истребитель-перехватчик СУ-27; противовоздушный ракетный комплекс С-300; автоматизированная система обнаружения, сопровождения воздушных целей и наведения ракет С-300 для системы противоракетной обороны района; эскадренные миноносцы и подводные лодки для морской обороны побережья; сухопутные, воздушные и морские высокоточные системы оружия “выстрел-поражение”, авиационные бомбы с лазерным наведением и многое другое. Специально оговорюсь: стратегические наступательные системы баллистических ракет, атомных ракетных подводных лодок, ядерных зарядов развивались китайцами в основном с опорой на собственные силы.

Внешнеполитическим приоритетом социализма с китайской спецификой было назначено укрепление величия и достоинства страны и её граждан через объединение нации: возвращение в юрисдикцию КНР Гонконга, Макао и Тайваня по схеме “одно государство — две системы”. Специфика здесь в том, что интересы государства по-китайски стоят впереди идеологии общества. “Какая разница, какого цвета кошка, черного или белого, лишь бы мышей ловила”, — знаменитая идеологическая формула Дэн Сяопина.

Реванш после унижения Китая Западом в 19 веке и первой половине 20 века стал возможным. После дипломатической победы вовне над англичанами и сопровождавшегося на материке ликованием возвращения Гонконга в 1997 году (и португальского Макао в 1999 г) для бюрократии в Пекине вопросом “лица” стала внутренняя китайская проблема Тайваня, в военном плане, опирающегося на США. При власти на Тайване гоминьдана ситуация была патовая. Перспектива “мирного воссоединения свободного демократического и процветающего Китая” появилась в 2000 году, с избранием Президентом Чэнь Шуйбяня, родившегося на острове после раскола. Перемены стали возможными. Вопрос — куда? Ответ понятен: КНР на подъёме и сейчас не отступится, на унижение, по сути от США, не согласится, достоинство сохранит. Что касается самых серьёзных и последних предупреждений Пекина про применение военной силы для быстрого объединения нации, то это по-китайски. Внешняя демонстрация. Пекину, думаю, достаточно одного только символа своего единоначалия в международных организациях, всё остальное не суть. Компромисс суверенитета между двумя правительствами де-факто установлен ещё с 1987 года, язык и культура едины, а экономики давно дополняют друг друга (торговый оборот — 23,9 млрд. ам. дол. в год, прямых зарегистрированных и опосредствованных инвестиции в материк — более 40 млрд. в деловых связях с материком завязаны более 40 тыс. тайваньских предприятий). (7) Проведение же морской десантной операции на Тайвань слишком сложная и не гарантированная оглушительным успехом вещь. Чтобы сложилась решимость такую операцию проводить, а провести её КНР гипотетически может, требуемые для высадки десанта силы флота, ракетных войск и авиации есть, а необходимое господство в воздухе можно обеспечить с аэродромов на материке, нужны сильные основания, зримые обиды за унижение. Обид пока нет. Однако противоречие наконец-то обострилось, значит появился и шанс на его разрешение.

WWW.WHOISWHO.RU.

Об авторе: Андрей ДЕВЯТОВ - псевдоним Петра Адольфовича Гвазькова. Автор книги- учебника "Практическое китаеведение". М. 2006 г. из-во Восточная книга, тираж 2000 экз. Первый учебник по китаеведению, изданный в России.